Читаем Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова полностью

Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

Клавдия Смола , Коллектив авторов , Максим Давидович Шраер , Максим Д. Шраер , Роман Кацман

Боль остраняется грустью и печалью, как в стихотворениях «Когда-то в Питере» и «Белая ночь», а в блюзе «Прощаться пока не угасла любовь», в отличие от стихов из более ранней книги Шраера-Петрова «Пропащая душа», уже заметен «растянутый» ритм в сочетании с рефреном («прощаться пока не угасла любовь»). Вывернутый наизнанку в последних заключительных аккордах, рефрен приглушает тоску, открывая таким образом подтекст разминовения:

щенячью любовь не ценила ты смешить убивать влюблятьворожитьхвостом за баржой уплывает река щенячьим хвостом за тобойтоскасмешать голоса побольше льда глотнуть и память не ворошитьщенячью любовь не ценила ты чужую любовь не умела прощатьедва ли не самый испытанный ход прощаться пока не угасла любовь

[Шраер-Петров 2002: 33].

Иногда воспоминания остраняются иронией, даже сарказмом, как в стихотворении «В баре», в котором ирония заложена уже в мотиве «Камаринской»:

в этом баре все бутылки одинаково пьянятв этом баре все затылки одиноки и готовына пол каменный свалиться как уроненный гранаткем уронен неизвестно и совсем неинтереснопотому что в этом баре о любви не говорят

[Шраер-Петров 2002: 35].

Рефрен «потому что в этом баре о любви не говорят» в сочетании с «Камаринской» остраняют и грусть, и ностальгию. Однако в таких стихотворениях, как «Ослик по имени Жак», боль, в которой слышен «плач по убитым стенам», оживает с новой силой. Кавказские воспоминания уже не звучат несколько отвлеченно-философично, как в случае блюза «Синагога в Тбилиси», а наполняются гневом, что подчеркивает и трехстопный дактиль, выдержанный на мужских рифмах:

господи я не одинослик по имени жакмежду взбесившихся псиня осязаю твой знакдядя снимите пиджакв землю упрятанный злаквашей погибели знако не упорствуй палачты закатай рукаватопчет пески караванослик понуро бредетв храм никогда не придетмальчик поскольку полетгосподу посланный плач……ослик по имени жакмальчик по имени симдядя по имени хамгород ерусалимнаша империя римнаш император дуракмы за толпой семеним

[Шраер-Петров 2002: 27].

Поэт соединяет века, времена и страны, что подчеркивают рифмы «сим – ерусалим – рим – семеним», размывая не только пространственно-временную границу, «хронотоп истории», если воспользоваться термином М. М. Бахтина [Бахтин 1975:235], как это происходит в «Синагоге в Тбилиси». Он также становится рядом с изгоями всех веков, устранив границу эмоциональную, то есть поэт становится сопричастным. Из свидетеля он превращается в участника событий, как в разбиравшемся выше стихотворении. Все эти темы – воспоминаний детства, любви, ревности, изгойства, преодоленной ностальгии, обретенной мудрости, судьбы – воплотились в последнем блюзе «Барабаны судьбы», давшем название всей книге:

Перейти на страницу: