Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

Но стихотворение «Болезнь друга» характеризуется не только и не столько преемственностью по отношению к пастернаковскому, сколько полемическим отталкиванием от него: «Весна была просто тобой…» – своеобразный призыв-заклинание к погружению в сон как в некое состояние возвращения к гармонии с возлюбленной и с бытием. (Всё это инвариантные мотивы пастернаковской поэзии.) Стихотворение Пастернака – память о соединении (ср. метафорический эпитет брачные и ассоциации между схождением закрываемых оконных створок и союзом любящих). «Болезнь друга» – о разлуке, которая может обернуться потерей. И коннотации окон в нем иные, связанные с тревогой и бедой.

Однако, помимо этого, рискну предположить возможность иной, более сложной трактовки, основанной на символическом, а не предметном толковании образа. Образ стрекозы в этом фрагменте как будто бы наделен негативным значением, что подтверждается строками, расположенными ниже: «шуршат / с утра до ночи / облака / крыл слюдяных / дверей фанерных». В этом шуршании есть что-то зловещее, крылья, подобно облакам, словно застят все небо и сравниваются с фанерными дверями – с преградой, границей между «я» и внешним миром, где остался заболевший друг.

Так как болезнь в стихотворении предстает как чреватая смертью, стрекоза с ее фасетчатым глазом (о котором будет сказано ниже) вызывает ассоциации с многоочитым ангелом смерти, описанным Львом Шестовым в книге 1929 года «На весах Иова (Странствование по душам)» – в главе «Преодоление самоочевидностей (К столетию рождения Ф. М. Достоевского)», входящей в часть первую, которая названа «Откровения смерти». Рассмотрим этот отрывок:

Может быть, напомнят, что в одной мудрой книге сказано: кто хочет знать, что было и что будет, что под землей и что над небом, тому бы лучше совсем на свет не рождаться. Но я отвечу, что в той же книге рассказано, что ангел смерти, слетающий к человеку, чтоб разлучить его душу с телом, весь сплошь покрыт глазами. Почему так, зачем понадобилось ангелу столько глаз, – ему, который все видел на небе и которому на земле и разглядывать нечего? И вот я думаю, что эти глаза у него не для себя. Бывает так, что ангел смерти, явившись за душой, убеждается, что он пришел слишком рано, что не наступил еще человеку срок покинуть землю. Он не трогает его души, даже не показывается ей, но, прежде чем удалиться, незаметно оставляет человеку еще два глаза из бесчисленных собственных глаз. И тогда человек внезапно начинает видеть сверх того, что видят все и что он сам видит своими старыми глазами, что-то совсем новое. И видит новое по-новому, как видят не люди, а существа «иных миров», так, что оно не «необходимо», а «свободно» есть, т. е. одновременно есть и его тут же нет, что оно является, когда исчезает, и исчезает, когда является.

Прежние природные «как у всех» глаза свидетельствуют об этом «новом» прямо противоположное тому, что видят глаза, оставленные ангелом[90] [Шестов 1994: 27].

Правда, у Шестова многоочитый ангел – образ откровения, даруемого приближением к смерти, а отнюдь не знак возможной беды. Но ведь и страх потери, соотнесенный со стрекозоподобным существом, заключает в себе откровение – обнаружение особенной ценности дружбы, присутствия друга.

Кроме того, стрекоза из стихотворения Шраера-Петрова напоминает и многоокого («Панопта») Аргуса из греческих мифов (зловещий страж, негативная параллель). Еще один потенциальный источник – многоочитые херувимы из Книги Пророка Иезекииля («И все тело их, и спина их, и руки их, и крылья их <…> были полны очей» [Иез. 10:12]). Этот образ повторен и истолкован в «Изложении православной веры» (II, 3) Иоанна Дамаскина[91].