Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

Желая спасти непроявленные генеалогии и скрытые взаимосвязи от забвения, рассказчик Шраера-Петрова и близкий к нему автор превращаются в историков своей малой культуры. Повествование о семье Левитиных становится частью большой истории еврейской диаспоры Восточной Европы, и прежде всего – Советского Союза. Судьба караимов, упоминание поэта Ильи Сельвинского с его ранним венком сонетов «Бар-Кохба» и новейших научных трудов о хазарах – все это передает эпистемологию времени и авторефлексивно указывает на реальные обстоятельства, приведшие к созданию романа Шраера-Петрова. С этой точки зрения гибридный текст представляет собой художественное исследование еврейства с элементами автобиографии, критики политического режима и культурно-исторического просветительства[156].

И все же главной темой «Доктора Левитина» и всех трех романов об исходе в целом выступает одна из основных составляющих советско-еврейского протестного движения – судьба отказников. Жизнь семейства Левитиных резко меняется после того, как они подают документы на выезд в Израиль. Доктор Левитин вынужден оставить работу ученого и профессора. Подробное описание гонений, которые обрушиваются на их головы, призвано передать типичное состояние еврейских семей, решившихся на исход. Так, Герберту Анатольевичу только лишь для подачи заявления в ОВИР (Отдел виз и регистрации) требуется справка с места работы. Но как только в медицинском институте узнают о его желании уехать, он тут же превращается в опасного сиониста, объект ненависти и открытого остракизма. Принудительным условием выдачи справки становится увольнение по собственному желанию. Начальник Левитина, профессор Баронов, заведующий кафедрой общей терапии, бросает Левитину типичный упрек: «<вы> просто-напросто типичный неблагодарный еврей, который получил здесь все, что возможно: образование, почет, идеи, даже жену получил из России, а теперь плюет на все самое святое!» [Шраер-Петров 2014: 61]. Обоснование отказа в разрешении на выезд, узнать которое стоит Левитину огромных трудов, – свидетельство произвола эмиграционной политики Советского государства, а приведенные заглавными буквами слова «ПРИЕМНАЯ» и «ОЧЕРЕДЬ» в ОВИРе служат символами повседневности отказников и участи советского еврейства в целом. Для толкущихся в очереди евреев ожидание разрешения на выезд становится образом жизни: «Никогда ещё Герберт Анатольевич не слышал подряд такого разнообразия еврейских фамилий. По этому перечню можно было, как по этнографическому путеводителю, проследить историю и географию еврейской диаспоры» [Шраер-Петров 2014:229]. Последующее перечисление еврейских фамилий с этимологическим комментарием опять же рассказывает историю происхождения, скитаний и приспособления народа в галуте — историю еврейства в свете надежды на исход и возвращение на родину.

На втором, автобиографическом уровне повествования возникает непосредственная параллель между вымыслом и реальными событиями, пережитыми автором: петициями, заявлениями на визу и открытыми письмами, документирующими еврейскую эмиграцию в 1970-е и 1980-е годы: «Я – отказник, пария, бесправный гражданин имярек. Меня лишили естественной возможности самовыражения: работать по специальности, а потом отняли писательское удостоверение. Всё, что я пишу, наверняка пропадёт, затеряется» [Шраер-Петров 2014: 232–233]. Упоминается, между прочим, эмиграция Василия Аксенова, критикуется равнодушная позиция Давида Самойлова по отношению к отказникам. Ставится, наконец, вопрос о связи советских евреев с их происхождением: что удерживает вместе всех стоящих в очереди ОВИРа – «[н]еужели только кровь наших загубленных предков?» [Шраер-Петров 2014: 234].

Для неопытного отказника Левитина отказ, причины которого непостижимы, становится шоком. Медицинская и биологическая метафорика призвана передать непреодолимую границу между жизнью семьи до и после отказа – такая «натурализация» когнитивных и социальных процессов характерна для литературы исхода с ее склонностью к радикальным тропам: «…вся жизнь <…> сжималась, сокращалась, как тельца одноклеточных животных, превращающихся в цисту, чтобы сохранить самую основу жизни…» [Шраер-Петров 2014: 221].