Параллельный вираж. Следствие ведёт Рязанцева

— Только тебя мне здесь не хватало! — Лена повернулась к оранжевому галстуку. — У меня с собой столько нет, мне надо вернуться в санаторий.

— Возвращайтесь, — прогундосил мужичок, хлопая ссохшейся ладошкой по синей обложке документа. — А паспорт пока здесь полежит.

— Чёрт! — Идти в санаторий, всё объяснять Вадиму, выслушивать его насмешки, потом снова сюда, в пункт проката, платить и опять возвращаться в санаторий совсем не хотелось. Ныло ушибленное плечо, к тому же с запозданием разболелось бедро и отчего-то засверлило в ухе. Хотелось в тепло, в уют, в кресло, в плед, хотелось книжку и горячего чая и хрустеть какой-нибудь вкусняшкой, рассыпая вокруг себя хлопья слоёного теста. — Волков, одолжи четыре тысячи!

— Фьюить! — «Шлёпанцы» свернулись в трубочку. — Ну, Рязанцева, ты и наглая тётка!

— Тётки на рынке, а мы с тобой коллеги, как-никак. И зарплата у тебя не меньше. Так что раскошеливайся.

— Откуда ты знаешь, какая у меня зарплата? — Волков напрягся, словно его включили в розетку.

— Я же следователь, Волков, сыщик, я всё про всех знаю, а что не знаю, то обязательно найду. Вот там… во внутреннем кармане, — Лена похлопала Волкова по груди. — Не боись, вечером отдам. В крайнем случае, завтра утром.

— Вечером, — Волков расстегнул комбинезон и запустил костлявую руку внутрь. — А то счётчик включу. — Выудил потёртый бумажник, раскрыл. — У меня только три, остальные на карточке.

— Хватит! — взвизгнул мужичок и расплылся в угодливой улыбке. — Трёх вполне хватит. Вот, пожалуйста, возьмите свой документ. Он в целости и сохранности.

Они вышли вместе, долговязый глист в комбинезоне Волков и похожая на дюймовочку в коконе Рязанцева. Остановились.

Стянутое облачностью небо просело. Снег выдохся и, устав кружиться, стал оседать на землю редкими ленивыми снежинками. Тропинки застыли. Пустынно. Безлюдно. Тихо.

— И как это у тебя получается, Рязанцева? — Волков прислонил лыжи к ограждению веранды. Полез в карман за сигаретами.

— Что именно? — Лена втянула морозный воздух, задержала, выдохнула облачком пара.

— Добротой моей пользоваться. — Волков затянулся, задержал едкий дым, выдохнул сизую струю. — Верёвки из меня вьёшь.

— Ну да, из тебя совьёшь, пожалуй, — Лена поморщилась и дунула в сторону сигаретной взвеси. — Ты чего в горы припёрся? Воздух мне портить?

— А воздух тоже для твоего личного употребления, да?

— Нет, но всё-таки, как ты здесь оказался? Почему именно там, где я?

— А потому что ты, Рязанцева, умная!

Сведя брови к переносице, Лена изобразила на лице насмешливо-недоверчивое выражение.

— Чего?

— Того. Я хоть тебя и не люблю, но признаю твой ум и хитрость.

— Ааа… Ну хоть это признаешь. — Лена удовлетворённо кивнула. — Ну, ум понятно, а хитрость-то в чём?

— А в том, что умеешь ты из всего выгоду для себя извлечь. — Волков снова затянулся. — Даже тут.

— Где это тут? — брови съёжились сильнее.

— В горах. Вот мы, люди простые…

Лена многозначительно кашлянула.

— В смысле обычные, бесхитростные работники Следственного отдела в зимнее время что делаем?

— Что?

— Му-ча-ем-ся!

— Да ты что?!

— А то ты не знаешь. Зима — это тебе не лето!

— Неужели?!

— Оставь свой сарказм, Рязанцева! Я зиму ненавижу!

— Эт за что?

— А за то! Полметра снега… Полметра грёбанного снега за ночь, — Волков в сердцах плюнул сквозь прореху передних зубов. — Я, пля, трактор что ли, мм? Утром перед гаражом чистил-чистил… чистил-чистил, а его уже опять под самое не балуй. Кошки на улицу не ходят… Разочек выбежали и тут же стремглав обратно, и глаза такие офигевшие, мол «папа, там капец». — Волков выпучил глаза, изображая офигевших кошек.

— Ты что, кошек завёл? — Лена еле сдерживала смех.

— Пришлось, мыши достали, суки. У меня ж в подвале урожай, сама понимаешь.

— А то!

— Так ещё и собаки приблудные прижились, фиг выгонишь. Ну большая ещё по сугробам бегает, а маленькая из дома выбежала и в сугробе увязла, одни уши и глаза из снега торчат… Барахтается… Лазил, спасал, а оно мне надо? Матерился! Вот потому и ненавижу её.

— Ну, а я-то тут при чём?

— Орешкин, когда сказал, что ты в отпуск в горы умотала, я и смекнул. Ты ж ничего просто так не делаешь, свалила, чтоб в горах пересидеть, а я что, дурак, что ли? Кошаков своих пристроил и тоже сюда рванул.

— Но почему сюда, что в России гор мало или тебе принципиально ко мне поближе, чтоб отпуск испортить?

— Нужна ты мне, Рязанцева… Выражаясь языком Орешкина… как редьке пятая нога. Ты мне и на службе надоела до чёртиков. У меня тут однокурсник, давно звал, ну вот и пришлось совместить приятное с противной, — хохотнул Волков, стрельнув с крыльца бычок.

— А с чего ты решил, что я зиму не люблю?

— Так а чо, любишь, что ли?

— Да нормально отношусь.

— Чо-чо?! Нормально? Зима — нормально? Я так понимаю, хоть ты лыжи и сломала, но попу себе ещё не отморозила.

— Нет, Волков, зиму я люблю. И мороз люблю, и холодное солнце, и всё вот это, — Лена развела руками.

— Ага, и сопли в носу ледышками…

— Ну и что, в тепло зайдёшь, растают…