Пардес

– Ну да ладно. Во-вторых, то, что он утверждает, неправда, – продолжал Амир. – Нельзя апеллировать к сверхъестественному, чтобы нечто обрело смысл. Логика так не работает. Это даже Сиджвик говорит!

Эван откинулся на спинку стула.

– Но Сиджвик не учился в иешиве, – заметил он. – Не носил цицит, не молился трижды на дню, не вел себя по выходным как амиш. Вся наша жизнь строится на предпосылке, что мы верим в нечто за пределами чистой логики, так почему бы нам не прибегнуть к тому же доводу, когда он нужнее всего?

Рабби Блум оттолкнул кофе, словно потерял аппетит.

– И какой вывод, мистер Старк?

– А вывод такой: Бог решает это уравнение. Без Бога освобождение эго, личности, силы желаний – тупик, мы вынуждены признать “последнее и фундаментальное противоречие в нашем очевидном интуитивном ощущении, что есть разумное в поведении”. – Я сообразил, что Эван привел точную цитату, и открыл последние страницы книги, дабы найти эти строки. На рабби Блума, судя по выражению лица, слова Эвана произвели такое же впечатление. – Получается, в этом смысле Сиджвик полностью прав: мы можем высвободить своеволие лишь посредством божественного.

– Ты все время говоришь о самостоятельных решениях, выражении своей воли и прочем, – произнес Амир. – Но что это вообще такое?

– Это самое главное в человеке, – ответил Эван. – Основная составляющая жизни. Желание жить, найти смысл, обладать властью, поступать так, как считаешь правильным.

Рабби Блум попытался вмешаться:

– Давайте остановимся на этом и…

– И я утверждаю, – продолжал Эван, – что представления Сиджвика значительны и важны, но он упускает из вида нечто очень существенное, поскольку ошибочно откладывает удовлетворение личных интересов: человек-де получит воздаяние в олам ха-ба. Вместо того чтобы ждать загробной жизни, нам следует достигать удовлетворения на земле, здесь и сейчас.

Снова молчание. Амир смотрел с ужасом, но так, словно сам не вполне понимал, чего страшится. Мы с Ноахом ерзали на стульях. Оливер теребил свои уложенные гелем волосы.

– И как вы намерены это осуществить? – уточнил рабби Блум после короткой паузы, так и не заставив себя встретиться взглядом с Эваном.

– Это подводит меня к моему вопросу. – Эван полез под стол за рюкзаком, достал старую книгу в кожаном переплете. – Рабби, вы верите в каббалу?

Ноах взглянул на книгу, нахмурился:

– Это же не… Зоар?[235]

Зоар я даже никогда не открывал. Отец, прилежно изучавший Тору, запрещал мне тратить умственные силы на каббалу, в то время как я могу посвятить себя более точной и насущной вселенной Талмуда.

– Ого. – Оливер выставил подбородок. – К ней же вроде нельзя прикасаться лет до сорока. Я думал, это какое-то колдовство.

– Считаю ли я, что каббала нечто большее, нежели мистический бред? – Рабби Блум вежливо улыбнулся. – Нет.

– Но что, если система нравственных принципов, как ее представляет традиционный иудаизм, не удовлетворяет и ограничивает меня? – спросил Эван. – Что, если я полагаю, что она игнорирует потенциал отдельного мыслителя?

– В таком случае, – ответил рабби Блум, – я, пожалуй, замечу, что вы не понимаете традиционного иудаизма.

– Что же тут непонятного? Я в этом живу восемнадцать лет.

– Иудаизм не игнорирует личность, мистер Старк. Он стремится ее облагородить.

– С этим я совершенно не согласен, – произнес Эван. – Тот иудаизм, которому вы здесь учите, считает индивидуум второстепенным. Ему нет дела, что мы чувствуем. Он требует подчиниться, пожертвовать всем и терпеливо ждать грядущего мира, в котором нам наконец воздастся и все страдания обретут смысл. Но есть ли ему дело до личности? Есть ли что сказать тем, кому одиноко? Кого предали? У кого умерла мать?

Взгляд рабби Блума налился смутной тоской.

– Я понимаю, мистер Старк, как много вашей матери пришлось… перестрадать. И если вам угодно сорвать злость на Боге за пережитый ад, никто не вправе отказать вам в этом. Никто не в силах вам помешать.

Эван ничего не ответил; он, не отрываясь, смотрел на Зоар. Потер палец о палец.

– Но есть способы исцелиться, – продолжал рабби Блум. – Есть способы обрести силу в вере, даже если вера пошатнулась, даже если вера в лучшем случае сводится к сомнению. Никто не должен чувствовать, будто Бог о нем забыл.

– Вы не понимаете, – возразил Эван.

– Чего я не понимаю?

– Я не нуждаюсь в банальностях. Я отыскал свой путь.

– Путь к чему? – поинтересовался Ноах.

– Я работал над этим целый год. Он это видел. – Эван указал на меня. Я вспомнил, что Эван болтал в шуле на Рош ха-Шана и в школьной библиотеке, с Ницше в руках, и у меня засосало под ложечкой.

– Не знаю, о чем вы, – ответил рабби Блум, – и, если честно, знать не хочу.

Эван закрыл Зоар:

– Я искренне верю, что достижение удовлетворения здесь, на земле, зависит от того, сумеем ли мы раскрыть в себе способность уподобиться божеству. Если коротко, я считаю, мы должны допустить в себя Бога и так обрести силу, а не позволить Ему сокрушить нас.

Мне отчего-то вспомнилась строчка из Генри Джеймса: “Что же тогда нравственность, как не развитой ум?”[236]

Амир фыркнул:

– Ты теперь… кто? Эзотерик?