Пардес

– Из-за оценок, наград, колледжей, кто самый большой заучка и зануда.

– А Эван?

– Мог бы, если б хотел. Но не хочет.

– Почему?

Оливер пожал плечами:

– Эвану все равно.

Биологию у нас вела самая необычная учительница, доктор Урсула Флауэрс.

– Да-да, имя неудачное, сама знаю, привыкайте к этой мысли, и начнем урок, – отрезала она, выводя свое имя на доске. Седая, мускулистая, из-под воротника рубашки виднеется татуировка – маленький, скверно прорисованный микроскоп. – А как иначе, если твои родители бестолковые гавайские хиппи с нездоровым пристрастием к Диснею? – И закашлялась, точно по сигналу.

– Вам плохо? – наконец спросил кто-то.

– Тип-топ, – просипела она, согнувшись пополам, и, порывшись в ящике стола, достала бумажные салфетки. – Привыкайте, – повторила она, лихорадочно стараясь отдышаться. – Хотите совет? Не курите одну за другой.

Народу на урок пришло на удивление мало, всего семеро двенадцатиклассников, остальные были кто на физике, кто на экологии (и то и другое – углубленный курс). Сам не знаю, как я попал в этот класс. В заявлении в “Коль Нешама” я не выразил ни малейшего интереса к биологии. Впрочем, увидев в первом ряду Софию, я решил, что буду ходить.

– Ари. – Она вскинула брови. – Какой приятный сюрприз.

Я рискнул усесться рядом с ней, и от собственной смелости у меня на миг закружилась голова.

– Почему ты всегда так удивляешься, когда видишь меня? – спросил я.

София окинула меня взглядом, сложила губы в подобие изумленной снисходительной улыбки.

– Не думала, что ты интересуешься наукой.

– Я и не интересуюсь, – ответил я, гадая, не обидеться ли на ее слова.

– Готовишься в медицинский?

– Не-а.

– Значит, преследуешь меня?

– Хватит заигрывать, – откашлявшись наконец, рявкнула доктор Флауэрс.

Битый час нас мучили ван-дер-ваальсовым взаимодействием и ненаправленными ионными связями. Следующим уроком был английский. Едва прозвенел звонок, в класс вошла миссис Хартман, высокая, худая, строгая, в черной одежде разных оттенков, и в наступившей тишине написала на доске – я в жизни не видел такого роскошного почерка – одно-единственное слово: “Трагедия”.

– Почему люди читают, пишут, изучают, а иногда – атавистическая привычка – и наслаждаются трагедией? – Она обвела глазами комнату.

Амир осторожно поглядел по сторонам и поднял руку.

– Мистер Самсон.

– Мы садисты.

– Мы садисты. И почему же?

– Э. – Амир молчал, удивленный тем, что учительница не довольствовалась его ответом.

– Наверное, людям нравится смотреть, как другие страдают.

– То есть им свойственно наслаждаться чужими страданиями?

Амир покосился на затаившегося Дэвиса.

– Да, – смущенно произнес он.

– Что ж, такое мнение имеет право на существование, хоть и несколько пугает. Кто еще хочет ответить? (Молчание.) Или только мистеру Самсону есть что сказать?

– Катарсис, – выпалил я, когда Дэвис решился поднять руку. На меня обернулись: у парня из Бруклина есть мнение о трагедии.

Миссис Хартман прищурилась с любопытством:

– Как вас зовут?

– Ари Иден, – смущаясь от пристальных взглядов, ответил я.

– И что же вы имеете в виду под катарсисом, мистер Иден?

– То, что нас очищает, – пояснил я. – Дает нам возможность выразить страх и жалость.

– А когда мы чувствуем страх и жалость?

– Постоянно, – сказал я. – Мы кажемся себе ничтожными по сравнению с древними греками. Менее важными, менее значимыми. Но нам все же ведома скорбь, пусть и не в таких масштабах.

Я слышал шорохи, но не решался повернуть голову. Краем глаза я видел, что Амир уставился на меня, открыв рот. К моему удовольствию, София повернулась и, поигрывая браслетом, с интересом смотрела на меня. Сидящий справа Эван не сводил с меня глаз и кивал. Потом принялся что-то лихорадочно царапать в тетрадке и, закончив, расплылся в самодовольной улыбке.

Миссис Хартман крутила в пальцах мелок.

– Как по-вашему, с точки зрения общественных целей трагедия явление положительное или отрицательное?

Я вспомнил, как просиживал долгие часы в библиотеке Боро-Парка, погрузившись в далекие миры – шепот, грезы, все великое и золотое, – где обрело форму мое одиночество.

– Положительное.

– И почему же?

– Потому что позволяет нам узнать то, чего мы никогда не увидим своими глазами.

Тишина. Похоже, мой ответ произвел впечатление, Ноах даже украдкой показал большой палец, и меня на миг охватила гордость. София подняла руку.

– Мисс Винтер?

– Я не согласна.

– С мистером Иденом?

– Да.

– Замечательно. – Миссис Хартман торжествующе улыбнулась. – Поясните.

– Трагедия не спасает нас. – София не сводила глаз с доски. – Трагедия не расширяет наше воображение и не облагораживает нас.

– Что же она тогда делает, мисс Винтер?

– Она сражает нас наповал. Повергает в прах. – София спокойно выпрямилась, перевела взгляд на миссис Хартман. – По-моему, об этом нельзя забывать.

Миссис Хартман резко кивнула.

– Мисс Винтер и мистер Иден затронули интересную тему, с которой мы и начнем разговор о каноне эпической и трагической литературы, которую, начиная с “Илиады”, мы будем изучать в этом году.