Паргоронские байки. Том 4

И не хватило. Волоска не хватило. Только хохот разнесся над Блаженным Океаном – хохот глумливый, хохот торжествующий. Поднялся Энзирис над светлой водой, воздвигся прямо на воздухе – и закружились вокруг него клинки, заиграла бравурная музыка. Барабаны застучали, тимпаны зазвенели. Порадовался бог войны могучему противнику, сбросил лишающий сил пояс.

И все исчезло в безумном хаосе.

Бой с Энзирисом оказался страшным даже для Катимбера. Высились вдали неподвижно Космодан с Аэтернусом, кружились в смертельных схватках другие боги и титаны. Огромен Сальван и огромны в нем расстояния – но нет расстояний для богов, нет их и для титанов. Катимбер с Энзирисом неслись двумя молниями, двумя кометами – не замечали, что вокруг, не видели никого, кроме противника, кроме глаз, что должны погаснуть. Резали друг друга и рубили, полосовали всем, что имели – а имели оба немало.

Вот замер на секунду Катимбер. Вырос неимоверно, схватил парящий на облаце чертог – и швырнул его так, что сгорел дворец еще в полете. Волна энергии такая ударила – Энзириса опалило, бога опалило. Вся вселенная вздрогнула как будто – еще чуть, и рассыплется осколками.

Но заплясал меч в руках Энзириса, метнулся из ладони в ладонь. Хищным взгляд стал бога войны – и словно еще сильнее стал он от удара.

Не победить его силой-то, Жестокосердного. Хитростью, бывало, одерживали верх над ним, прямодушным. Благородством побеждали, воинской честью – склоняет Энзирис главу пред истинным бесстрашием. Но грубой силой его одолеть невозможно, потому что чем больше силы – тем страшнее война.

И чем мощнее бил Катимбер, тем мощнее бил и Энзирис. Катимбер бился на равных – а Энзирис возвращал каждый удар удвоенным.

– Чем больше клинков звенит в битве, тем сильнее становлюсь я, ее владыка, – произнес Энзирис с легкой насмешкой. – Ты думаешь, мы горды и высокомерны? Нет. Я смирен – и смиренно я следую своей сути. Своему предназначению. Своему…

– …не жребию, – прохрипел Катимбер, обливаясь кровью. – Не называй это жребием.

– Это жребий, – схватил его за горло Энзирис. – Титаны создали жребии, подражая богам – но ваши слабее. Жизнь разумных существ – это вечная борьба. Я – ее воплощение.

– Не смей!.. – схватил его за горло и Катимбер.

– Я бог войны, – сказал ему Энзирис. – Я война. Я проигрываю, когда следует проиграть, и побеждаю, когда следует победить. Сегодня мне надлежит победить. Сегодня наши разрушенные чертоги омоются вашей кровью.

Сверкнул клинок. И вошло железо в грудь Катимбера, и остановилось пылающее титаново сердце.

Разжалась длань Могучего. Энзирис же сдавил еще сильней, стиснул – и швырнул колоссальную фигуру. Швырнул с такой силой, что пролетел Катимбер сквозь Блаженный Океан, пролетел сквозь саму Кромку… рухнул с небес, рухнул в спокойные волны Камня.

Цунами накрыло окрестные континенты.

Энзирис же повернулся, метнулся молнией – и вошел его меч в грудь титаниды Аллеты. Сражалась та с Гильфаллерией, и брала уже верх над богиней-матерью, что не создана для битв. Но пронзил ее клинок Энзириса – и упала беззвучно Цветущая.

– Где Кефринекс, муж твой? – спросил Гильфаллерию Энзирис. – Разве не ему защищать тебя?

– Сегодня он убил женщину, – сказала тоскливо богиня природы, вешая на пояс серп. – Ты знаешь, что бывает, когда преступаешь внутренний запрет.

– Он пал? – нахмурился Энзирис. – Потемнел?

– Выдержал, но с трудом. Хтонические твари в окрестных мирах беснуются. Он скрылся в бездне, у Савроморта.

– Смерть – лучший утешитель, – кивнул Энзирис, вновь взвиваясь над полем брани, над бураном разорванных облац.

Сражение заканчивалось, было видно. Титаны проигрывали, их осталось меньше половины – но ни один не отступил, и даже не думал об этом. Нет народа упрямей титанов, и даже угроза тотального уничтожения их не останавливает.

Все еще бился Рузульвет, вставший против Часкета, и Аэтернус продолжал удерживать Космодана. Но из других… кто остался из других сильнейших? Разве что Экольген. Энзирис повернулся было к нему – но уж нашла Горевестника другая.

Словно игральные кости прокатились по небесам. Свернули глаза – холодные глаза волчицы, глядящие прямо в душу. Ледяным был взгляд Просперины, богини судьбы – и будто застыло все, когда оказались они с Экольгеном лицом к лицу. Исчезла кровавая битва, исчезли тысячи тысяч, исчез весь Сальван.

Остались они двое.

– Недостойный пророк, – молвила богиня. – Предзнаменование же было очевидным.

Экольген вздохнул. Он давно уже понял, что ошибся… что все они ошиблись. Им слишком хотелось истолковать пророчество в свою пользу – и они даже не задумались, что смысл может быть противоположен.

Во всем виноват он. Не будь у него дара предвестника, не изреки он проклятый катрен – и не случились бы эти страшные дни.

– Не бери на себя так много, – сказала Просперина, глядя титану прямо в душу. – С пророчеством или без – это все равно бы произошло. Рано или поздно вы бы пали, замахнувшись на слишком многое. Пали, как падешь теперь ты.