Паргоронские байки. Том 5

Кетиш с надеждой взглянул на командора. Граф Бода уже девятый год водитель хоругви, это двадцать пятое его стояние — и наверняка у него есть тактика на такой случай. Четыре фонарщика одновременно — случай неслыханный, но ведь бывали исчадия и похуже, бывали… правда, мало кому удавалось выжить, чтобы о них рассказать.

Командор вскинул руку. Набатчик уже все видел сам — с вышки взметнулись четыре синих вспышки, а с ними сверкающая буква «Ф».

Сигнал подан. Его увидят, на него откликнутся. Орденские ясновидцы уже, должно быть, бьют тревогу — трое из них всегда наблюдают за прорывами. Сюда направят резервные хоругви, возможно даже проведут ритуал телепорта… но до этого еще нужно продержаться.

И умрут сегодня многие.

Геспетцер пробирался сквозь вязкую тьму. Броня привычно холодила и одновременно будто обжигала кожу. Хотелось спать, но уснуть было невозможно. Только остыть ненадолго, позволить броне жить за себя — но сейчас и это непозволительная роскошь.

Совсем рядом заскрежетало. Рука коснулась твердого… камень, металл?.. Геспетцер не был уверен, что в этот раз возникло на пути.

Физика и пространство здесь не такие, как в нормальном мире. Все постоянно меняется. То тут, то там появляются червоточины и аномалии, старые места пропадают или перемещаются.

Геспетцер давно перестал и пытаться сориентироваться, начертить карту или хотя бы определить направление. Лабиринт не отпускает в него попавших.

Одно неизменно — повсюду эти твари. Рыщут. Преследуют. Прячутся. Наблюдают.

А потом нападают.

В последнее время они, впрочем, перестали так живо реагировать на его присутствие. Может, начали бояться. Может, он настолько сроднился с этим местом, что его принимают за своего.

Вокруг клокотала живая темнота. Первое время она была еще хуже, чем обитающие в ней твари. Геспетцер не мог сомкнуть глаз, сердце стучало отбойным молотком, все существо пронизывал ледяной ужас. Тогда Геспетцер мечтал умереть, лишь бы не ощущать пробирающего до костей страха, окутывающего разум отчаяния. Он был уверен, что сойдет с ума… возможно, уже сошел.

Но потом он привык. Желание выжить оказалось сильнее, а броня каким-то образом адаптировалась к новым условиям. В некотором смысле она стала даже эффективней — Геспетцер чувствовал систему как продолжение собственных мыслей.

И лабиринт он теперь тоже чувствовал. Ощущал тех, кто живет в этой кошмарной среде, охотится и размножается. Прямо сейчас, за темной завесой… на грани восприятия будто возник туманный силуэт…

Геспетцер вскинул руку — и выстрелил.

Со страшным криком чудовище проявилось. Маскировка слетела, и гадина предстала отчетливо, во всем своем безобразии… великолепии… обитатели лабиринта каким-то образом были одновременно гармоничны и отталкивающи.

На Геспетцера разоблаченный хищник бросился сразу же. Но тот вскинул вторую руку — и отработанным движением вонзил резак.

Крик захлебнулся. Кровь хлынула на грязный камень, а на Геспетцера навалилась тяжелая туша. Он отшвырнул ее и с отвращением стал смотреть, как стремительно та гниет. Живая тьма нахлынула со всех сторон, как… как… как живая. Геспетцер много раз уже видел этот процесс, но все не мог привыкнуть.

И отвернуться тоже не мог. Это загадочным образом манило. Притягивало.

Тьма одновременно питает свои порождения и нещадно пожирает. Это странно и непонятно. Пока труп не утратил форму, Геспетцер взял образец плечевым щупом. Тот скрылся в гнезде, и анализатор довольно пискнул.

Данные понемногу накапливались. Получая новые биоматериалы, Геспетцер собирал информацию. Собирая информацию — узнавал больше об этом мире.

Далеко впереди сверкнул свет. Синий! Четыре огонька сразу — целое звено. Прорываясь сквозь живую тьму, Геспетцер ускорил шаг, понесся к мельтешению огней, ко все усиливающемуся шуму… а потом почувствовал вскрывшуюся червоточину.

Не глазами. Он не увидел ее, а будто ощутил поверхностью кожи… брони. Это как свежий воздух из форточки, вдруг распахнутой в душном помещении.

Действительно свежий, а не как часто бывает — такой же затхлый, просто чуть иной. Значит, червоточина сквозная, а не внутренняя. Значит, выход.

Может, в этот раз повезет.

Фонарщики расползались, помавая синими шарами. А скауты не мчались бестолково и слепо, как обычно. Вместо обезумевшего стада они предстали сворами охотничьих псов, с рыком шли, будто на невидимых поводках. На загонщиков даже не глядели — тщетно те гарцевали на грани досягаемости.

Двое от отчаяния даже подъехали слишком близко — и жестоко поплатились. Шумелки взвились целыми клубами, мгновенно облепили и всадников, и коней, вонзились тысячами голодных зевов.

Для шумелок есть столбовые руны, а какие пролетят насквозь — тех ухлопают лучники. Они уже стоят за щитами, готовятся стрелять навесом, обрушить град взрывных стрел. Вместо наконечников у них алхимические колбы, внутри каждой — жидкое пламя.