Пари

Но когда он говорил с Валентиной Андреевной, холодное стекло его глаз плавилось, растекаясь в благожелательной хитреце.

— Есть несколько версий случившегося, еще больше всяких неувязок и накладок. Тебе уже известно, что в квартире Трифонова нашли несколько золотых монет, принадлежавших Федорову. Тот, кто подставил Трифонова, хотел, чтобы все выглядело, как ограбление. Милиция приняла эту версию, им так проще — не будет висяка — нераскрытого убийства.

— А чем тебе эта версия не нравится? — Мещеряков запустил пятерню в свои сальные, цвета прелой соломы волосы, проведя рукой ото лба до затылка.

— Ну посуди сам, Трифонова хватают в квартире Федорова через пять минут после того, как сработала сигнализация. За эти пять минут он должен был убить Федорова, выкрасть у него монеты, спрятать их у себя, а после зачем-то опять вернуться в его квартиру. Даже если предположить, что Трифонов не знал о сигнализации, что в принципе возможно, то совершенно не понятно, зачем ему нужно было снова возвращаться на место убийства?

— Может, хотел еще чем-то поживиться? — предположил Мещеряков.

— Он бы мог сунуть монеты в карман и сразу взять еще что-то, — парировала Вершинина.

— А если он что-то забыл в квартире Федорова? Или сначала растерялся и вернулся домой, а потом расхрабрился и решил что-нибудь еще прихватить? — не унимался Михаил Анатольевич.

— Ты сам-то в это веришь, Миша? — усмехнулась Вершинина.

— Но эта версия имеет право на существование? — сказал Мещеряков, теребя свою дряблую щеку и лукаво глядя на Валандру.

— Эта версия имела бы право на существование, если бы не одно «но». Дело в том, что Петру Петровичу Трифонову не нужно было грабить Федорова, ему вообще никого не нужно было грабить, а тем более убивать. Его брат обеспечивал его всем необходимым и даже более того. Так что, мотив ограбления исключается.

— Ну а другие мотивы? Женщины, ревность, обида, зависть?

— Все эти мотивы исключаются. Я их просто отбросила.

— Почему же?

— Потому, что у него нашли монеты. Если бы не они, то один из приведенных тобой мотивов, может быть, и имел бы право на существование, и, скорее всего он и заставил настоящего убийцу пойти на преступление.

— Ой, Валентина, избавь меня от этой софистики, — Мещеряков переменил позу, кожаное кресло скрипнуло под его грузным телом.

— Можно еще предположить, что Петр Петрович — маньяк-нумизмат или клептоман… — добила Мещерякова Валентина Андреевна.

— Достаточно гипотез, — поднял руки вверх Михаил Анатольевич, — разбирайся дальше самостоятельно, только держи меня в курсе. Давай-ка теперь к теме попроще…

— К дверям что ли?

— Как ты догадалась? — с шутливой фамильярностью поддел Валандру начальник.

— У тебя, Миша, на повестке дня обычно три вопроса: моя личная жизнь, криминал и двери. Два из них уже рассмотрены, следовательно — остаются двери.

— Ты, Вершинина, сегодня меня доконала. Ну ладно, — продолжил он уже серьезным тоном, — что у нас с «Провинциалбанком»?

* * *

Возвращаясь от Мещерякова, Вершинина заглянула в дежурку.

— Привет, Валентиныч, как дела? — Вершинина остановилась в дверях.

— Здравствуйте, Валентина Андреевна. У нас все в порядке, а у вас? — Ганке с улыбкой повернулся к Вершининой.

— Отлично, — она подошла ближе, — дай-ка мне регистрационный журнал.

Ганке достал из ящика стола толстую тетрадь и протянул Валандре.

— Как твои домашние поживают? — спросила Вершинина, забирая журнал.

— Спасибо, все хорошо. Юлька вот замуж собралась.

— А что так не весело?

— Да парень какой-то непутевый, — Ганке озабоченно вздохнул.

— Чем же он тебе не угодил? — участливо поинтересовалась Вершинина, присаживаясь на дерматиновое кресло.

— Да как вам сказать, — Ганке замялся, — школу закончил, поступил в институт, проучился там два года — вытурили за плохое поведение.

— И в чем же выражалось его плохое поведение?

— Да я точно не знаю, сам он говорит, что там зажимали его как личность. Великие все стали…

— Может, действительно зажимали, а, Валентиныч?

— Не знаю, не знаю. Только вот и с работой у него какая-то ерунда. То работает, то нет.

— Ну, с работой у всех сейчас напряженка, время такое. Да ты не расстраивайся, молодежь сама пусть разбирается. Наше дело — помочь, если требуется, а не лезть к ним лишний раз с советами, — педагогично подытожила Валандра, и, похлопав Ганке по плечу, отправилась к себе.

Валентин Валентинович был заботливым мужем и отцом. Юльку он, что называется, в зубах таскал, трясся над ней, не дай Бог — заболеет или в школе что-нибудь не так! В этом Марии, жене Валентиныча, повезло. Не так уж много мужчин, которых можно назвать хорошими отцами и внимательными супругами.

Рачительный, основательный, заботливый, ответственный, работящий, в меру строгий и нежный, Ганке воплощал, сложившийся в народе идеал мужчины — защитника и кормильца. Вершинина уважала его за эти качества, но иногда подшучивала над его твердолобостью и моральными стереотипами.

* * *