Пари с маркизом

Николас очнулся, и первое, что он почувствовал, была боль. Ныла правая сторона лица и сильно саднило плечо. Он открыл глаза и увидел над собой ночное небо, усеянное мерцающими звездами. В воздухе пахло травой и самшитом, и Николас внезапно вспомнил, где он и что произошло.

Маркиз осторожно подвигал челюстью и поморщился, убедившись, что все это ему не приснилось. Поцелуй Розали, мощный удар сэра Уильяма, то, как он запутался в стеблях роз, – все это произошло на самом деле.

Трабридж сел и тотчас же пожалел об этом. В голове пульсировало, челюсть болела, плечо казалось разорванным. Но что хуже всего – прямо перед ним на траве сидела Белинда и выглядела она, как показалось его одурманенному сознанию, в точности как Юдифь, готовая обезглавить Олоферна. К счастью, меча у нее в руках не было.

Николас мог бы, конечно, упасть обратно на спину и застонать от боли в надежде обрести хоть каплю сочувствия, но, зная Белинду, сомневался, что это приведет к чему-нибудь хорошему. Нет, скорее всего, его уже осудили и вынесли приговор. Осталось только ждать казни.

Николас посмотрел на ее чувственный рот, понимая, что его шансы снова поцеловать эти губы находятся где-то между незначительным и совсем невозможным, но решил, что не сдастся без боя.

– Я этого не делал, – выпалил он и съежился, услышав, как глупо это прозвучало. Все равно что оправдания ребенка, которого застали за воровством конфет. Николас попытался снова: – Я пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве. Это не…

Белинда оборвала его, выставив перед собой руку.

– Вы не обязаны объясняться.

– Нет, я должен. Я в самом деле думаю, что должен. Я понимаю, как это выглядело, но мое обещание вам не нарушено. Я ее не целовал. В смысле… мы целовались, конечно, но… – Голос Николаса оборвался, потому что невозможно рассказать правду, не перекладывая вину на девушку, а ничего подобного он никогда бы не сделал. – Дьявольщина, – пробормотал он, упершись локтями в согнутые колени и положив голову на руки. – Дьявольщина.

– Николас, я видела, что произошло.

– Видели? – он вскинул голову, чувствуя, как внутри разгорается надежда. Может, еще не все потеряно?

– Да, видела. Я знаю, что Розали пошла за вами. Когда она вышла из гостиной, я последовала за ней. И пока пробиралась по лабиринту, слышала через изгородь, как вы просили ее уйти и как она признавалась вам в своих чувствах, и я появилась в то время, когда она вас поцеловала.

– Значит, вы не обвиняете меня?

– Нет. Хотя, – добавила Белинда, фыркнув, – думаю, что вы могли бы убрать от себя ее руки несколько быстрее.

– Что? – Николас усмехнулся. – Это нелепо. Я выпутался из ее объятий так быстро, как только смог, а это было совсем не так просто, как, возможно, казалось со стороны. Белинда, эта девушка все равно что осьминог.

Ее губы чуть дернулись, и Николас почувствовал, как вспыхивает еще один лучик надежды.

– Миледи?

Оба повернулись на голос и увидели лакея. Тот стоял между двумя самшитовыми стенами, держа в одной руке лампу, а в другой – поднос.

– Вы посылали за льдом и бинтами? – спросил он.

– Да, Генри. Дайте их сюда, если вам не трудно.

Лакей шагнул вперед, кивнув Николасу и озабоченно посмотрев на его разорванную одежду.

– Надеюсь, вы не сильно пострадали, милорд. Сэр Уильям сказал, вы упали в розовые кусты?

– Полагаю, так тоже можно выразиться, – согласился Николас.

Лакей повернулся к Белинде.

– Мне заняться ранами его милости, миледи, чтобы вы могли вернуться к гостям?

– Спасибо, Генри, но в этом нет нужды. В доме пятьдесят человек, и каждому что-нибудь да требуется, так что вы там нужны куда больше, чем я. – Она показала на траву и добавила: – Поставьте поднос тут. – Белинда начала стягивать свои длинные перчатки. – И можете идти.

– Да, ваша милость.

Слуга, поклонившись, ушел, снова оставив их наедине.

Белинда отбросила перчатки в сторону, встала на колени и подняла лампу.

– Повернитесь, – скомандовала она. – Чтобы я смогла как следует разглядеть ваши раны.

Николас подчинился, глядя через плечо, как она высоко поднимает лампу и пальцами осторожно оттягивает его разорванные сюртук и рубашку.

– Все не так плохо, – произнесла Белинда через минуту. – Шипы, конечно, порвали сюртук и рубашку, но одежда вас защитила. И все-таки там есть проколы и царапины, а их определенно необходимо промыть.

Она поставила лампу рядом с собой, взяла с подноса темно-коричневую бутылку, вытащила пробку и потянулась за бинтом.

– Вам придется снять рубашку.

Николас усмехнулся. Челюсть тут же пронзила боль, но это того стоило.

– Ай-яй-яй, Белинда, – пробормотал он, – какая вы испорченная девочка.

Она сухо взглянула на него.

– Что-то вы размечтались, Трабридж.

– В моих мечтах все происходит не совсем так, – поправил ее он и, пристально всматриваясь в лицо Белинды, снял вечерний сюртук и начал расстегивать жилет. – Я всегда представляю себе, как сначала снимаю одежду с вас.

В свете лампы Николас увидел, как щеки ее розовеют, но Белинда тут же начала смачивать бинт жидкостью из коричневой бутылки, ничего не сказав в ответ.