Маркиз буквально повторил ее мысль, и Розали подумала, что они с ним находятся в совершенной внутренней гармонии. Какое блаженство.
«Я тоже не знала, что вы сюда приедете». Розали попыталась произнести это вслух, но слова застряли в горле, и ей захотелось ударить себя. Самый красивый мужчина в мире стоит перед ней, тот самый мужчина, о котором она думает и мечтает вот уже несколько недель подряд, ее личный герой, а Розали не может выдавить из себя ни слова! Будто язык приклеился к нёбу. Что еще хуже, она чувствует, как лицо заливает багровым румянцем, а Розали всегда выглядит ужасно, когда краснеет, напоминая алый лютик.
Маркиз огляделся, увидел книгу, отлетевшую в терракотовый горшок с цветущим тимьяном, поднял ее и взглянул на название.
– Смотрю, вы читаете Остен, – пробормотал он.
Розали хотела спросить, нравится ли ему Остен, но не решилась. Она только и могла, что стоять в безмолвном исступлении.
Маркиз уже протягивал ей книгу, но остановился.
– Боюсь, мы убили пчелу, – сказал он, вытащил из нагрудного кармана носовой платок, стер с обложки останки неудачливого насекомого и только потом отдал книгу Розали.
Взяв ее, мисс Харлоу снова уставилась на Николаса, и единственная мысль, возникшая у нее в голове, была о том, что у него красивые глаза. Маркиз улыбнулся, и сладость этой улыбки пронзила ей сердце как стрела.
– А теперь прошу меня простить, мисс Харлоу.
Ответа он дожидаться не стал, да и как можно его за это винить, если Розали стоит перед ним как немая. Маркиз еще раз поклонился, обогнул ее и пошел дальше.
В отчаянном смятении мисс Харлоу повернулась и выдавила в его восхитительную удаляющуюся спину:
– Спасибо.
– Всегда рад помочь, – отозвался лорд Трабридж, чуть повернув голову, но даже не обернувшись. И не остановившись. Розали смотрела, как он спускается вниз по ступеням на южную лужайку и входит в самшитовый лабиринт, и радость в ее сердце превращалась в разочарование. Совершенно несчастная, она снова нырнула за угол и прижалась пылающим лбом к прохладному камню дома.
– Спасибо? – пробормотала Розали себе под нос в приступе самобичевания. Неделями воображать себе эту минуту, а когда она приходит, только и выдавить из себя «спасибо»!
Розали трижды ударилась лбом о стену, с досадой скрипнула зубами и поклялась, что до конца недели наберется смелости и заговорит с ним. Ведь ни одна уважающая себя героиня не может позволить себе лишиться дара речи в присутствии своего героя. Что это будет за любовный роман?
Обед превратился в мучительное испытание. Николас сидел рядом с герцогиней, объявившей, пока он вел ее в столовую, что наслышана о его остроумии и ожидает во время обеда блестящей беседы. Это заявление заставило его присмотреться к окружающим, чтобы потом время от времени вставлять уместные умные реплики, но оказалось, что задача ему выпала не из легких. Вдобавок ко всему по другую руку Николаса сидел епископ. Когда их представляли друг другу, он нахмурился в высшей степени неодобрительно, продемонстрировав, что запятнанная репутация Трабриджа известна даже в церковных кругах.
Чтобы все окончательно испортить, за столом напротив него сидели лорд и леди Уэдерфорд, и оба они начинали ерзать на стульях, стоило Николасу просто поднять на них глаза, и вздрагивали всякий раз, как он открывал рот. Николас предположил, что их смущал тот факт, что их сын в пьяном виде выстрелил в него, и они боялись, как бы Николас не рассказал об этом всем, кто окажется в пределах досягаемости. Из-за этого они не могли вразумительно ответить ни на один из его вопросов. Вероятно, если у них поинтересоваться здоровьем и благополучием Понго, оба сползут от стыда под стол.
Белинду посадили на другом конце стола, точнее, через двенадцать человек от него, и поговорить с ней Николас не мог. Зато хорошо ее видел, и из-за этой жестокой несправедливости вечер окончательно обернулся мучительной пыткой.
Ее густые блестящие черные волосы, уложенные в высокую прическу, казались под светом свечей иссиня-фиолетовыми. На ней были те же нитки римского жемчуга, что и на том балу, а под ними Николас видел затененную ложбинку между грудями, и слишком глубокий вырез бледно-лилового вечернего платья нарушал его душевное равновесие. Этим вечером Белинда казалась ему красивее, чем когда-либо раньше, и хотел он ее сильнее, чем прежде. Он сгорал от желания, все тело томилось по ней. Николасу казалось, что он просто излучает похоть.