А я вдруг вспомнила, как успокаивала Льдинку: тогда, впервые, в Рагране. Чувство глубокого спокойствия и любви, рождающиеся внутри, вспоминаются так отчетливо, что я на мгновение просто теряюсь в них. В этой нежности к растущей внутри меня крохе, в этом умиротворении, когда думаю о ней. В звучании наших сердец, глубоком и гулком, более сильном моем и мягком — ее.
Тянущееся ко мне пламя ослабевает, я чувствую, как одна за другой рвутся нити.
— Все хорошо, — тихо говорю я, но слышим это только мы с Торном.
Маска заглушает мой голос, но драконам мой голос не нужен.
Напряжение — сильное, мощное, сидящего передо мной зверя ослабевает. Один последний рывок — и дракон на мгновение — долгое или просто растянутое во времени, впивается в мой взгляд ледяным пламенем огромных глаз, а после с силой отталкивается, взметнув вихри снега, и взлетает. Один за другим взлетают остальные, и нас с Торном закручивает в метель, как в веретено. Не в силах оторваться от этого зрелища, я смотрю, как растворяются в ледяном мареве звери: один за другим. Выдыхая опасное пламя в воздух, уходят все выше и выше, к небу, и дальше — в сторону пустошей, превращаясь в едва различимые точки.
Это настолько остро, этот разрыв, что мне хочется плакать.
Вместо этого я просто медленно сползаю в снег, чувствуя себя невыносимо легкой. Как кружащиеся над нами снежинки.
Глава 19
Лаура всегда умудрялась от меня ускользнуть, но делала это настолько естественно и незаметно, что мне оставалось только удивляться, как ей это удалось. Она стала первой женщиной, которая бежала в противоположную от меня сторону, а я почему-то никогда раньше не думал, что мне стоит повернуться к ней спиной и пойти в обратном направлении, чтобы снова встретиться с ней спустя какое-то время.
Чтобы узнать ее заново и увидеть, сколько в ней внутренней силы, скрытой, женской, и в то же время ничуть не слабее драконьей. Возможно, именно это меня в ней и привлекло изначально: она не была драконом, когда пошла со мной в пустоши Ниргстенграффа после землетрясений. Не была драконом, когда тянулась к Верражу, которого побаивались даже в зооцентре — отлученный от погибшей матери драконенок в первые дни может быть непредсказуем и опасен, но рядом с ней он не был.
У нее получалось дотянуться до сердец всех, с кем она сталкивалась, и если бы я не был так зациклен на самоконтроле, возможно, увидел бы это раньше.
— Я не хочу работать там, где не ценят искренность, — выдал мне Дораж во время увольнения.
Творческие люди с другой планеты, я списал это на его блажь и благополучно забыл о нем до тех пор, пока у нас с Солливер Ригхарн снова не зашла о нем речь. Вряд ли он захотел бы знакомиться с ней, сейчас я это понимал. Равно как понимал, что Солливер Ригхарн никогда не была моим партнером. Она — одиночка, как я.
Точнее, каким я когда-то был.
До встречи с Лаурой. До того, как подсознательно, неосознанно захотел впустить ее тепло в свою ледяную жизнь. Но смириться с этим не мог, и поэтому воспринимал ее как угрозу.
— Одной проблемой меньше, — произнес я, опускаясь рядом с ней в снег.
— Одной?
— Да, теперь придется объяснять Мировому сообществу только почему драконы улетели, а не почему они до этого прилетали.
Лаура рассмеялась.
Мне нравилось это. Нравилось слышать ее смех даже через наушники, а я ведь почти не помнил, как он звучит. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы я сразу принял в себе это чувство.
— По-моему, теперь тебе придется объяснять, почему драконы прилетели, почему так долго сидели, и почему улетели именно сегодня.
— Вот, значит, как? Я совсем не слышу в твоем голосе оптимизм.
— Ну почему же? — Она фыркнула. — Как по мне, гораздо легче объяснить все в связке, чем когда у тебя вокруг резиденции просто сидят драконы и сами не понимают, что они тут делают.
— Они защищали тебя. Теперь мы это знаем.
— Да. — Под респиратором не было видно, но мне бы хотелось, чтобы Лаура улыбалась.
По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее, чтобы она улыбалась чаще.
— Торн. Ты правда не мерзнешь вот так?
Она потянулась ко мне, но отдернула руку, словно опомнившись.
— Правда.
— Почему? Ты же сейчас больше человек, чем дракон.
— Я сейчас больше иртхан, чем дракон, а это существенная разница. В моей крови пламя, которое меняет все процессы терморегуляции и не позволяет моей коже покрыться ледяной корочкой, а легким замерзнуть.
— У меня чуть не замерзли глаза в детстве. — Она устроилась поудобнее. Хрупкий, сухой от низкой температуры снег рассыпался пушистой крошкой под ее затянутой в рукавицу ладонью. — Мы с Рин решили высунуться в окно и порычать.
Я покачал головой.
— Так что то, что я сейчас зрячая — вероятно, именно благодаря тем экспериментам. Ну и еще тому, что Ледяная волна только-только набирала силу. Будь она как сейчас, я бы наверное, превратилась в маленькую ледяную статуйку. И Рин тоже.