Парящая для дракона

В лицо ударил холодный порыв воздуха, поднятый крыльями, колючие снежинки обожгли щеки, и я прикрыла глаза рукой. Казалось, лишь на миг, потому что уже в следующую минуту, когда ее отняла… Я им не поверила. Окутавшее Ландерстерга пламя струилось над ним, вокруг, текло с его пальцев и впитывалось в землю. Монолиты льда, камней и снега шли трещинами, крошились, чтобы в одно мгновение взмыть ввысь и рассыпаться искрящейся крошкой.

Кольцо ледяного пламени полыхнуло над нами и разошлось ударной волной высоко над нашими головами. Когда оно рассеялось, я увидела кладки. И пикирующих к ним драконов.

– Целы! – выдохнул кто-то. – Невероятно! Они целы.

Несколько гнезд, устроенных в скалах, действительно не пострадали, и драконы буквально падали на снег, бросаясь к огромным, бережно уложенным в выемках из камня и льда яйцам. Еще две драконицы, оставшиеся в пещерах с детенышами, сейчас выглядывали наружу, рыча от напряжения.

А последняя… Последняя у самой разрушенной скалы не шевелилась. Возможно, именно поэтому я совсем не удивилась, когда Ландерстерг скомандовал:

– Сюда.

Мергхандары и правящий бросились к нему, и я, поняв, что про меня забыли, последовала их примеру. Как раз в тот момент, когда прямо на их пути в снег рухнул огромный дракон, иссиня-белый, с расправленными крыльями. Ландерстерг вскинул руку, и все остановились, словно перед ними выросла стена. Меня дернуло назад, я даже не сразу поняла, что кто-то из военных просто перехватил меня за талию.

Дракон рычал, колотил хвостом, не подпуская к своей паре. Оглядывался на гнездо, срывался на крик и снова шипел, вспарывая когтями землю. Я сглотнула, когда Ландерстерг остановился в двух шагах от него, и второй раз, когда он протянул к нему руку.

Тишина над пустошью воцарилась такая, что, кажется, я слышала, как бьется мое сердце. Или как бьется сердце того, кто меня держал. Дымка пламени, окутывающая Ландерстерга, почти растаяла, но сейчас снова набирала силу. Его мощь чувствовалась на физическом уровне: все волоски встали дыбом, и отнюдь не от холода.

Зверь зарычал, а потом тяжело выдохнул, сложил крылья и замер.

Я смотрела, как Ландерстерг идет мимо, как обходит его; поклясться могу, он ни слова не сказал, но дракон позволил ему пройти.

– Здесь нужна помощь.

Меня отпустили, мергхандары бросились к неподвижно лежащей драконице. Даже не будучи ветеринаром, можно было сказать, что она уже не поднимется, и я подавила порыв отвернуться. Просто шла, отмечая неестественный излом ее хребта и расправленные крылья, которыми она прикрыла детеныша.

– Вы хотели помогать? Помогайте.

Пока снег, подчиняясь силе ледяной магии, приподнимался, мергхандары вытащили драконенка. Совсем крохотного, видимо, он недавно родился, потому что чешуйки у него были совсем мягкие, как пластиковые пластиночки. На Ландерстерга (хотя преимущественно на меня) они смотрели странно, но ни слова не сказали. Особенно когда перепуганного малыша подтолкнули ко мне, и я обхватила его руками. Насколько хватило рук: он уже был с меня ростом и отчаянно пищал, пытаясь подобраться к матери. Коготки у него тоже были тоненькие и хрупкие, и я придержала его лапу, когда один сломался об лед.

Я взглянула на его отца: зверь смотрел равнодушно и холодно, как будто не узнавал. Некоторое время Ландерстерг еще отдавал короткие распоряжения, среди которых я уловила приказ оставить оцепление до того момента, когда волнения улягутся, а я не могла отвести глаз от дракона. В ледяных провалах под веками застыла страшная пустота и боль, и я словно загипнотизированная падала в нее.

Падала, падала, падала…

Пока Ландерстерг не вздернул меня на ноги.

– Мы здесь закончили. Его, – это уже относилось к мергхандарам из сопровождения, он кивнул на драконенка, – забираем с собой.

– Как с собой? – переспросила я. – У него же отец.

– Он не будет жить, Лаура. Его пара погибла. А детеныш не выживет сам.

– Но…

Я прикусила язык. Пара для дракона – это дыхание, свет, жизнь и чувство бесконечного, безграничного единства. Это проходят в школе, равно как и то, что когда пара дракона умирает или погибает, второй зверь угасает в течение нескольких недель, в редких случаях – месяцев. Он перестает заботиться о потомстве, уходит далеко в пустошь и там умирает в одиночестве. Другие драконы могут принять чужого детеныша, а могут и не принять.

Ландерстерг решил не рисковать.

Наверное.

– У драконов же ментальная связь, – сказала я. – Они чувствуют боль друг друга на расстоянии. Тогда почему они не принимают оставшихся без родителей детей?

– Потому что они звери. Это животный мир.

Мы шагнули в кольцо телепорта, и я, кажется, впервые за все это время глубоко вздохнула. Впрочем, надолго мне вздоха не хватило: мы полетели в город на место разрушений, и бо́льшую часть времени я помогала волонтерам – вбивала данные в картотеку, носила кофе и горячие закуски пострадавшим, а о времени вспомнила, только когда Ландерстерг заглянул и сказал, что мы возвращаемся.