Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

После этого случая подарки перестали приходить, но я чувствовал на себе чей-то одобряющий взгляд. Чья-то невидимая ладонь хлопала меня по спине. Сам я не был собой доволен. Нелегко было воспитывать маленького уродца вслепую. Невзирая на его послушание и желание угодить, мне казалось, что он ускользал от меня. К своему удивлению, я открыл, что его разум не был таким убогим как его тело. Он воспринимал действительность на свой лад. Не замечая живых людей, он улыбался статуям, разговаривал с химерами. Иногда он лепетал на каком-то странном языке. Мне начинало казаться, что его послал не архиепископ реймсский, а сам Николя Фламель. А что если этот маленький горбун являлся тем самым философским камнем, который искали алхимики? Один раз он сказал, ударив себя в грудь, «Я каменный.» В тот миг у меня по коже пробежал холодок, и я ощутил дыхание некой тёмной силы, вверившей мне этого ребёнка. Вот к чему приводят опыты с порошком и заклинания.

Летом 1468 года меня навестил Пьер де Лаваль. Выглядел он устало и довольно. Судя по лёгкому загару, можно было догадаться, что он провёл самый жаркий месяц года на свежем воздухе в плотских утехах — как и подобает хорошему аббату.

— С кем я познакомился, Фролло, — простонал он сладко, потягиваясь на ложе в моей келье. — Никогда не поверишь. Её зовут Аврора. Имя-то какое! У её отца огромная лошадиная ферма в нескольких лье от аббатства. Я провёл лето у её ног, читая поэмы Гильома де Машо. Ни одна женщина не заставляла меня столько ждать. Я сам себя удивил. Я привык бесцеременно хватать всё, что мне нравится, а тут сробел как мальчишка.

— Она хоть знает кто ты?

— Зачем ей знать? В любви должен оставаться элемент загадки. Я всё очень ловко устроил. Выходя из обители я переодевался в обычную одежду и шёл к ней в гости. Не волнуйся, я её не обидел. Когда она сообщила мне, что ждёт ребёнка, я выделил ей приличную сумму. Более того, я купил у её отца несколько прекрасных лошадей. Она не знает, что они для аббатства. Я ей сказал, что для полевых работ в моём поместье. Она считает меня обычным мелким дворянином. Даже если и догадывается, то не подаёт вида. Зачем прерывать игру? Зачем разбивать такую приятную иллюзию?

— Ты меня спрашиваешь? С каких пор, Лаваль, тебе нужно моё одобрение?

Аббат прищурился и провёл большим пальцем по нижней губе, точно возрождая ощущения от поцелуя.

— Весьма своеобразные чувства, когда меняешь рясу на одежду мирянина. Будто все твои поступки, которые ты совершаешь, не в счёт. Бог закрывает глаза. Ты другой человек, живёшь по законам мирянина. Кажется, всё это происходит во сне. А потом ты возвращаешься в монастырь и молишься с удвоенным рвением. Я советую тебе это попробовать, Фролло.

— Я верю тебе на слово.

— Нет, нет, ты должен это сам попробовать. Герцог анжуйский решил обновить свой гардероб и отдал мне несколько прекрасных неношенных костюмов для верховой езды. Я для тебя кое-что привёз.

С этими словами он достал из мешка пурпурный камзол, отороченный мехом, и швырнул его мне. Я не сделал попытки его поймать, и камзол упал мне на ноги.

— Ты хочешь, чтобы я надел этот фиглярский наряд?

— Зануда! Ты знаешь сколько этот «фиглярский наряд» стоит? Там ещё цепочки и медальоны в кармане.

— Это не меняет факта, что ты притащил мне обноски с чужого плеча. Тебе перепало от мужа сестры, и мне перепало от тебя? В конце концов эта тряпка окажется на горбатой спине Квазимодо?

Услышав своё имя, мой подопечный, который всё это время находился в келье и слушал наш разговор, подобрал камзол и закутался в него.

— Я рад, что хоть кто-то оценил мастерство придворного портного, — сказал Лаваль с ухмылкой. — Кстати, Фролло, как тебе мой подарок? Я имею в виду фламандскую пташку.

— Подарок дивный. Я его вернул, практически не развернув.

— Неужели?

— Она не в моём вкусе. Двенадцатилетняя блондинка! Что ты себе думал, Лаваль?

Не сразу уловив иронию, аббат поначалу принял мои слова за чистую монету.

— Значит, я тебе не угодил. Как же я так промахнулся?

— В следующий раз только брюнетку, и не моложе пятнадцати лет.

— Бог с тобой, Фролло! В пятнадцать лет они уже потасканные. Ты достоин лучшего.

— Я достоин адских мук, как все мы.

— Адские муки никуда не денутся. Почему бы тебе не вкусить простых человеческих радостей, пока ты молод и красив? Неужели они тебе совсем чужды?

Лаваль притворялся что не понимал меня. Ему хотелось, чтобы я открытым текстом высказал ему свою позицию.

— Мне в целом чуждо всё человеческое. Да простит меня Господь! Человеколюбие даётся мне с трудом. И если я испытываю какое-то смутное умиление своим приёмышем, то только потому что в нём так мало человеческого.

— Значит, меня ты тоже не любишь, — всхлипнул аббат. — Раз я человек.

— Ты не человек, а животное. Распутное, похотливое животное.

Лаваль расхохотался, заключил меня в объятия и повалил на ложе.

— Ты любишь меня! Я так и знал. Да, я животное. Всеядное, ненасытное. Я тебя расшевелю! Ты вкусишь жизни, ледяной мой принц. Я сделаю тебя подобным себе. Признайся, упрямец. Ты любишь меня.