Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

— Докажите, что у вас свидание с той самой женщиной, чьё имя вы назвали. Если я ошибся, если Вы сказали правду, я с радостью заберу свои слова обратно. Возможно, нам удастся избежать кровопролития на этот раз.

Эта причудливая просьба лишь позабавила Феба, к которому вернулась его привычная беспечность. Он предложил спрятать меня в каком-нибудь укромном уголке, откуда мне будет всё видно. У него даже была каморка на примете: комната святой Марты. Капитану хорошо были известны притоны у моста.

— К Вашим услугам, — заключил он. — Может быть, Вы и есть тот самый монах-привидение, но сегодня мы друзья.

========== Глава 35. Всё твоё, всё для тебя! ==========

Если бы Пьер де Лаваль увидел меня в тот момент, он был рассмеялся и расплакался одновременно. Я сидел в конуре на чердаке притона, скрючившись в три погибели, прильнув лицом к щели, через которую мне была видна грязная комната с разбитым окном и убогая постель, состоявшая из смятых тряпок. Я слышал, как Шатопер расплачивался со старой сводницей на первом этаже, беззубой каргой с ввалившимися губами, окаймлёнными пучками волос. На фоне Фалурдель, трактирщица из «Яблока Евы» выглядела Венерой! Бог видит: в Париже хватало безобразных женщин. Впрочем, после встречи с цыганской колдуньей мне все женщины казались безобразными. Я начал замечать новые уродства в мире, которые раньше не бросались в глаза. Если бы чума или пожар поглотили весь город, мир ничего бы не потерял. О, Фролло, какие весёлые у тебя мысли на ночь глядя! Вот, что сделала с тобой любовь, чёрт подери! Источник всей добродетели.

Не знаю, как долго я сидел на корточках среди пыли и мусора, хрустевшего у меня под ногами. Пошарив вокруг себя руками, я наткнулся на осколок стекла и приложил его ко лбу, чтобы его холод освежил меня. Острый край напомнил мне о том, что под плащом у меня был спрятан нож.

Вдруг я услышал, как заскрипели ступеньки деревянной лесенки. Дверца люка приоткрылась, впустив струю бледного света. Старая усатая карга вошла первой, держа в дрожащей руке фонарь; за ней следовал Шатопер, покручивая усы и напевая под нос; и, наконец, третьей появилась цыганка. Её рогатая спутница сопровождала её даже на любовное ложе. На мгновение мои глаза заволокло туманом, всё вокруг загудело и закружилось, будто меня всосал в себя огромный колокол.

Когда я очнулся, Шатопер и цыганка уже были одни, сидя на деревянном сундуке. Другой мебели в комнате не было, а капитан, очевидно, считал дурным тоном сразу переместиться на постель, тем более, что девчонка заметно смущалась. Не глядя ему в глаза, она царапала пальцем крышку сундука и что-то бормотала себе под нос.

— О, не презирайте меня, — расслышал я её слова. — Я чувствую, что поступаю дурно. Увы, теперь мне не найти моих родителей. Впрочем, зачем они мне теперь? Ведь я люблю Вас.

Ну вот! Первое признание в любви за вечер. И сорвалось оно с уст женщины, как ни странно. Судя по изумлению на красной физиономии капитана, он был немного ошарашен. Несчитанные ночи в борделях не подготовили его к такому чистому и непосредственному выражению чувств.

Надо отдать ему должное, он быстро нашёлся. Чтобы позабавить свою спутницу, Шатопер достал из ножен шпагу, ту самую шпагу, которой размахивал у меня перед носом полчаса назад. Девчонка принялась её разглядывать и гладить, лаская пальчиками эфес. Капитан воспользовался случаем и клюнул её в шею, что заставило цыганку выпрямиться.

Если бы эти двое не были так поглощены своей игрой, они бы услышали негромкий хруст, раздававшийся из конуры. Это был не хруст разбитого стекла у меня под ногами; это был скрежет моих зубов. Мой палец проводил по острию ножа. Рука рока мяла мне плечо, отзываясь тянущей болью в груди и боку.

За свои неполные тридцать шесть лет жизни я впервые созерцал подобную сцену. Мне предстояло увидеть то, в чём Шатопер сознавался во время исповеди.

Наигравшись со шпагой, дурочка попросила капитана встать во весь рост и прогуляться по каморке. Ей хотелось услышать звон его шпор! Шатоперу пришлось ей в угоду прогуляться перед ней несколько раз. Было видно, что её преждевременное признание в любви и детские приходи озадачивали его. Цыганка не походила на других прелестниц, которых он приводил в этот притон.

B ту ночь «счастливице» довелось услышать фразу, которую он повторял при подобных обстоятельствах.

— Моё тело, кровь моя, моя душа — всё твоё, всё для тебя.

Выпалив заученное признание, капитан принялся коверкать её имя. Чего он только не перебрал! Миранда, Эсперанза, Эсменарда, Симиляр… В конце концов девушка сжалилась над ним и разрешила называть себя Готон. Свободной ладонью я ударил себя по лбу. Это было свыше моих сил. Готон! Что за дурацкое прозвище? Для охотничьей собаки вполне сносная кличка. Наш сосед на улице Тиршап имел целую свору спаниелей, и среди них была Готон. Но чтобы девушка добровольно назвалась таким именем? Неужели она не могла придумать ничего изящнее?