Париж: анатомия великого города

Окончание недолгого периода оккупации парижане встретили с облегчением. 4 мая 1814 года династия Бурбонов в лице монарха Людовика XVII (брата обезглавленного в 1793 году короля) была восстановлена. Однако предреволюционный порядок не вернулся — народ того не желал. Реставрационная монархия стала лишь временным решением проблем политической жизни Парижа. Вскоре после 30 мая, когда было подписано мирное соглашение, союзные армии покинули столицу, оставив ее в руках Людовика. Однако свежеиспеченному монарху не хватало мудрости и продуманного плана действий, он желал слишком малого — вернуть старый порядок. Испорченную во время революции статую Генриха IV подновили и заново установили на Новом мосту. Подновленный памятник был прекрасным олицетворением власти Людовика, никогда по-настоящему не правившего городом. Близилось время новых политических потрясений. Непосредственно перед падением империи в столице процветали самые разные политические фракции и настроения: от католических монархистов, эгалитаристов-санкюлотов, либералов 1789 года и якобинцев до меланхоликов-бонапартистов. Рабочие массы были недовольны возвратом монархии и пустыми обещаниями, звучавшими, как в прежние времена. Демобилизованные солдаты, в том числе 12 000 бывших офицеров Великой армии, собирались на улицах или сидели в кофейнях, оплакивали угасшую мечту имперской славы и жаловались на маленькую пенсию.

Эти настроения были предсказаны еще в 1813 году в памфлете Бенжамена Констана «De l’esprit de conquête et de l’usurpation» («Дух побед и узурпаторства»). Известный парижский писатель и журналист, Констан был непримиримым борцом против «мистического» авторитаризма наполеоновской власти. Напечатанный в Ганновере памфлет был особенно популярен в Париже перед падением империи в 1814 году. Яростнее всего Констан нападал на политику властвующей структуры и эпидемию патриотизма, называя их политическими абстракциями, противоречащими практическим ценностям повседневной жизни. «Патриотизм существует лишь благодаря привязанности к увлечениям, образу жизни или географической территории, — писал он, — а наши так называемые патриоты именно с ними и борются. Они осушили естественные источники нашего патриотизма и заменили их искусственной страстью к абстракции, к обобщенной идеологии, не оставляющей места фантазии, не заслуживающей места в памяти отдельного человека». Весьма емкое определение наполеоновского режима. Современный читатель легко узнает в определении Констана тоталитаризм XX столетия.

Подобно многим интеллектуалам тех времен, журналист не удивился возвращению Наполеона в Париж весной 1815 года и встретил его с негодованием, даже намеревался уехать прочь из города. Прослышав о политическом разброде в сердце отечества, император, не долго мудрствуя, прервал свою ссылку на Эльбе, высадился на юге Франции и, собирая по пути верных людей, двинулся в Париж. Когда Бонапарт дошел до столицы, правительство Людовика XVIII сгинуло, словно его не было вовсе. Старый толстый король не стал дожидаться прибытия императора и задолго до его появления на улицах города ночью бежал в Гент.

Наполеона встречала восторженная толпа у Тюильри, но рабочие окраины молчали и приняли происходящее настороженно. Никто не верил, что блеск и слава вернутся в столицу. Наполеон, казалось, знал о настроениях в обществе и потому пригласил из Женевы скептика-протестанта Констана (бежавшего из Парижа сразу, как стало известно о возвращении императора), чтобы тот лично объяснил ему, как стать либеральным правителем в полном смысле этих слов. Писатель согласился составить конституционные законы, но ни на секунду не поверил в то, что Наполеон может измениться.

И никто в это не верил, тем более парижане, уже не единожды слышавшие пустые обещания и познавшие унижение оккупации. Победу Веллингтона под Ватерлоо, положившую конец наполеоновской мечте об общеевропейском государстве от Испании до Германии и Египта, большинство парижан встретили со смесью грусти и облегчения. Они с удовлетворением смотрели вслед императору, 21 июня окончательно покинувшему Париж, чтобы отправиться в последнюю ссылку на остров Св. Елены.

Но избавиться от былых стремлений к славе и последствий пережитых катастроф начала 1800-х было не так-то просто. Патриотическое воодушевление и звучавшие в начале столетия призывы к войне вылились в постыдное поражение и крах имперских мечтаний.

Окончательное падение Наполеона стало крахом и для столицы Франции. Условия соглашения, подписанного французскими властями в ноябре 1815 года, были не в пример суровее прошлогодних. Хуже того, власти города, назначенные оккупантами, теперь смотрели на французов свысока и жаждали мести.