Париж: анатомия великого города

Задолго до начала беспорядков весь Париж знал, что правление Луи-Филиппа добром не кончится. С начала 1840-х годов даже самые оптимистично настроенные властители умов считали, что будущее не принесет ничего хорошего действующему правительству, зацикленному на заведомо бесполезных попытках свести воедино республиканские устремления и ностальгию роялистов. Почти осязаемое недовольство простого люда, а также отказ или неумение Луи-Филиппа примирить социальные противоречия в обществе стали основными причинами падения режима.

Парижане всех классов судили о власти Луи-Филиппа по трудам карикатуриста Оноре Домье. В сатирическом политическом журнале «Charivari» («Какофония») Домье изобразил Луи-Филиппа толстым тупицей с яйцеподобной фигурой, увенчанной гривой курчавых волос. Смешной и жестокий Домье, подобно Бальзаку, отобразил в своих произведениях весь век. Особенно полюбился парижанам персонаж Робер Макер — бандит и вор, которого с невероятным успехом позднее сыграл актер Фредерик Леметр. Герой Домье запомнился характерной для правительства Луи-Филиппа любовью к крючкотворству.

Монарх правил восемнадцать лет. И этот факт удивлял многих парижан. Весь период правления Луи-Филиппа в Париже сохранялась напряженность; слабое правительство и жесткие меры по подавлению любого инакомыслия лишь ухудшали положение. Под гладью повседневной жизни города, едва не прорываясь наружу, кипели бунты и восстания. То те, то другие заговорщики готовили покушения на короля. Более всего парижанам было ненавистно, что монарх окружил себя иностранцами, хуже того, в основном англичанами, и это тогда, как сами горожане вынуждены выживать на грязных улочках столицы, полной грандиозных наполеоновских арок и статуй, вызывающе контрастирующих с нищетой восточной части города.

Вся тревожная неуверенность режима проявилась в 1840 году в похоронах Наполеона — величественных и трогательных, на которых присутствовал весь Париж. Вне зависимости от отношения к корсиканцу парижане поголовно присутствовали на событии, которое дало возможность вновь почувствовать славное прошлое, ушедшее без возврата. Шаткость режима Луи-Филиппа подчеркивал тот факт, что все завершенные при нем проекты были спланированы еще во время правления Наполеона Бонапарта как часть программы по превращению Парижа в столицу Европы и в конце концов мира. Триумфальная арка Этуаль, церковь Мадлен и обелиск на площади Согласия появились при Луи-Филиппе, но были наследием ушедшей, крайне амбициозной эпохи, и ни один из этих проектов не был напрямую связан с «королем-гражданином». Даже Июльская колонна, установленная Луи-Филиппом в память о событиях 1830 года, после которых он захватил власть, рассматривалась как жест благодарности народу, а не символ славы монархии.

Новая европейская идея

Новое слово и новая идея вошли в обыденную речь парижан 1840-х годов. То был «коммунизм», стремлением которого было создать новую идеальную цивилизацию, где все классы общества и все иерархии растворятся в полной и абсолютной свободе.

Коммунизм тех лет, если верить его идеологам, был незамутненной мечтой революционеров 1789 года, уничтоженной позднее Террором и коррумпированными буржуазными либералами. Некоторые утверждали, что явные неудачи режима Луи-Филиппа стали дополнительным подтверждением тому, что идеальное коммунистическое общество — рядом и желанно, как никогда. Кровавая жертва станет лишь необходимым условием прихода нового мирового порядка. На парижских улицах, где нищета и голод входили в повседневную жизнь большинства (трупы умерших от голода бедняков частенько попадались даже на модных бульварах столицы), подобный аргумент обещал не просто надежду голодающим, но и месть тем, кому доставались все привилегии.

Коммунистические идеи стали разменной монетой в радикальной политике Парижа с 1780-х годов (и слово, и теория были известны таким мыслителям, как Ретиф де ла Бретон и Франсуа Ноэль Бабеф, например). В 1840 году эта идея вошла в повседневный и политический язык после выхода в свет трудов «Что такое собственность?» Прудона, «Организация труда» Луи Блана, «О человеческой природе» Пьера Леру и «Книги компаньонажа» Агриколя Пердигье, каждый из которых осуждал финансовую, общественную и трудовую системы современности. В том же году парижский пролетариат стал участником так называемых коммунистических банкетов, которые устраивались в Бельвиле и Менильмонтане. На этих встречах радикально настроенные интеллектуалы, ремесленники, безграмотные рабочие и идеологически подкованные пролетарии дебатировали на открытом воздухе, щедро запивая споры вином. И вот 3 июля 1840 года Леон Фоше впервые в истории описал спонтанное рождение коммунистической партии.