Париж: анатомия великого города

По ряду причин литературные критики считают год 1913-й истинным началом XX столетия. Именно в том году вышел роман Марселя Пруста «По направлению к Свану», Андре Жид заканчивал свой гениальный труд «Подземелья Ватикана», а тридцатитрехлетний поэт Гийом Аполлинер выпустил сборник «Алкоголи». Каждое из этих произведений представило литературу «новой волны», которая предпочитала субъективность мироощущения в творчестве застывшему описательному изложению романов и поэм XIX столетия, где всегда, от Гюго до Золя, предполагалось всесильное присутствие автора (эта «новая волна», на какое-то время по крайней мере, прикрыла собой гомосексуальность Жида и Пруста). Для Леона-Поля Фарга современность лежала на улицах Парижа: город — волшебное полотно, сотканное из переплетенных друг с другом необычных ощущений. Такая философия, казалось, замыкалась в символизм, но неутомимый Фарг, исходивший город вдоль и поперек, видел истинный Париж, сверкающий «анархией деталей», по меткому выражению Бодлера. Вот одно из лучших стихотворений Фарга о городе: «На брусчатке, уложенной перед борделями, чьи окна мутны, около уродливой, заклеенной внахлест видными в отблесках света рекламными объявлениями стены стоит на страже шлюха. Тонкий луч света из таверны, где играет музыка, высвечивает затаившиеся фантомы… рваные образы вечера».

Гийом Аполлинер считал, что всякий современник обязан сомневаться в традициях стихосложения прошлого. Стихотворения сборника «Алкоголи», подобно полотнам кубистов — современников поэта, не описывают город традиционными фразами (или, если придерживаться языка изобразительного искусства, не копируют традиционный образ мира), а стремятся воссоздать его новым языком исусства. Аполлинер родился в Риме, его мать была полькой, но все свое творчество он посвятил Парижу, куда без гроша в кармане прибыл в 1898 году. Город, который поэт увидел, никак не похож на уютный «старый Париж». Автор обращает свой взор на окраины, промышленные ландшафты, трущобы и рабочие кварталы; каждый кусочек Парижа Аполлинера полон призраков и мифов:

Теперь в Париже ты бредешь в толпе один сам-друг
Стада автобусов мычат и мчат вокруг
Тоска тебя кольцом сжимает ледяным…
Ты вновь в Париже не забыть заката кровь на женских лицах
Агонию любви и красоты я видел сам на площадях столицы…

Стихотворение намеренно написано языком символов и полно отсылок к мифологии, географии и истории Европы и всего христианского мира. Да, Париж — столица современности, но, как вскоре покажет T. С. Элиот в «Бесплодной земле», само значение современности остается как текстуальной, так и философской загадкой.

Энергия и искаженная логика стихотворения Аполлинера прекрасно отражают настрой политической и культурной жизни Парижа конца «прекрасной эпохи», когда мир стремительно несся вперед, а столица Франции — к новой войне.

Глава тридцать шестая Новые войны

Начало войны в августе 1914 года застало парижан врасплох. Словно никто в столице Франции не следил за течением европейской политики, не предвидел опасностей, связанных с политическими играми властей и недальновидными союзами политиков, стремившихся опередить конкурентов-колонизаторов. Никто не хотел войны, а когда она пришла, никто не знал, зачем она нужна. 31 июля вождя социалистов Жана Жореса расстреляли за обедом в «Кафе де Круассан» на улице Монмартр. Жорес был видным противником милитаризма и союза Франции с Россией, свято верил, что братья-социалисты из Германии не станут нападать на его родину. Убийство Жореса явилось жестоким, но неизбежным прологом к готовому разразиться кризису.

Пресса и завсегдатаи парижских кофеен и баров считали начало войны «une bavure» — «промашкой» правительства и сетовали на глупость властей. Но как только в стремлении отомстить за убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда Австрия напала на Сербию, Европа словно обезумела. По всему континенту шла мобилизация: Франция собирала войска в ответ на рост армии Германии, которая в свою очередь наращивала силы в ответ на милитаристические настроения России. Изначально скептически настроенные, парижане теперь с восторгом провожали войска, отбывающие с Северного вокзала, ни секунды не думая о последствиях происходящего. Горожане старшего поколения, помнившие суп из крысятины и свист пуль 1870 года, начали запасаться продуктами и забивать досками окна. Другие же, возбужденные грядущими битвами, в безумии прокатились волной по улице Монторгей, круша все, отдаленно напоминавшие «тевтонские» витрины, а производитель супов Куб, живший неподалеку от рю Тикетон, пострадал из-за слуха, что добавляет в свою продукцию яд. Портной Ярф, чья мастерская стояла на той же улице, повесил на окнах лавки триколор и кричал, что его настоящее имя Фрей и он готов присоединиться к погромам.