Однако не все парижане считали германское присутствие обременительным. Сначала нацисты вели себя подчеркнуто вежливо, что очень нравилось парижским буржуа. Многим импонировала суровая подтянутость настоящих солдат, изрядно отличавшихся от оборванных и вечно пьяных французских и английских новобранцев, отступавших через город в недавнем прошлом. Были и другие, менее явные причины, по которым парижане восхищались немцами. В трагедии Сартра «Дороги свободы» главный герой Даниэль чувствует душевный подъем и даже некоторое сексуальное возбуждение, когда видит, как строй немецких солдат входит в город и марширует по Елисейским полям. Похотливым взором молодой человек взирает на солдат вермахта, на их крепкие мускулы, голубые глаза и светлые волосы. Он мечтает изнасиловать их, мечтает о том, чтобы они изнасиловали его, и поражается удовольствию, которое испытывает от этой фантазии.
Автор не случайно списал Даниэля с Жана Жене. Книги и персонажи этого сироты, вора, проститутки и писателя в те годы очень сильно нравились Сартру. Особенно его интересовали идеи о «предательстве» и «измене» — Жене вкладывал в эти понятия смысл, полностью противоречивший буржуазной морали, которую так ненавидел Сартр. В своем рассказе о предвоенном бродяжничестве по Европе 1930-х годов, книге «Дневник вора», Жене рассказывает о путешествии на южный край Испании, где, глядя на Гибралтар, он увидел далекий, сверкающий, словно жемчужина, берег Северной Африки — город Танжер. Это место, говорит он, имеет репутацию гнезда воров, бандитов, педерастов, убийц и сексуальных извращенцев и заслуживает титула «столицы предательства».
В 1940 году Жене уже не надо было ехать в Северную Африку: теперь и Париж наполнился предателями всех мастей, стремившимися претворить в жизнь собственные извращенные мазохистские фантазии. Сартровский Даниэль стал отражением реальной жизни, тех пронацистски настроенных интеллектуалов, которые в период оккупации присвоили себе роль светочей французской мысли. Среди них были писатели Робер Бразийяк, Люсьен Ребате и Пьер Дриэ ля Рошель, каждый из них мнил себя «истинным гласом Парижа», хотя идеологию им диктовал Берлин, куда в начале войны они и переехали. Жан Жене и Даниэль Сартра хотя бы имели смелость признаться в том, что их мечты о доминировании нацистов и собственной подчиненности в основе своей были обычными сексуальными фантазиями. Интеллектуалы-коллаборационисты, однако, считали, что вышли в моральный крестовый поход, который приведет белых гетеросексуальных европейцев к новому мировому порядку, о котором мечтает высшее командование нацистов.
Пионерами коллаборационизма стали члены осевшего в тихом провинциальном городке Виши правительства, возглавили которое маршал Петэн и Пьер Лаваль. Правительство Виши появилось на свет в хаосе 1940 года как исключительно французский орган управления, призывавший граждан к сотрудничеству с Германией, так как это якобы патриотично. Правительство Виши держало в Париже на улице Гренель странное «посольство», которое должно было укреплять добрые отношения между французскими интеллектуалами и немцами. Среди тех, кто уже двинулся по пути политического коллаборационизма, находился бывший коммунистический вожак Жак Дорио, основавший пронацистскую Народную партию Франции (НПФ) и яростно выступавший против войны ради «счастья рабочего люда».
По крайней мере, он действовал в соответствии с собственными убеждениями, а многие писатели поддались на обещанные золотые горы и должности редакторов популярных журналов, которые сулили им немецкий посол Отто Абетц и его доверенное лицо Эрнст Юнгер. Журнал «Je Suis Partout» под руководством Робера Бразийяка выступал в предвоенной Франции как один из самых громких прогерманских голосов. Теперь же это издание наряду с газетой «Au Pilori» вышло на передовую как ведущий рупор правых и отщепенцев-левых, ненавидевших собственную страну. Среди журналистов, с энтузиазмом присоединившихся к коллаборационистам, следует назвать Абеля Боннара, Фернана де Бринона, Жана Люшера.
Общая идея этих писак, ратовавших «за спасение Отечества», заключалась в том, что падение морального духа во Франции после Первой мировой войны чревато (из-за лидирующего положения французской культуры) опасностью разрушительного влияния подобного «декадентства» на общеевропейскую культурную жизнь. Фашизм — единственная надежная защита от набирающего силы коммунизма. Мюнхенские соглашения 1938 года немного ослабили этот аргумент, зато союз нацистов с Советами можно было рассматривать как временную оборонительную тактику против «англосаксонского» демократического либерализма, который превратился в тягловую лошадку жестокого и неуправляемого капитализма.