Происхождение термина «великий век», «le grand siècle», до сих пор вызывает споры. Впервые его использовали французские историки XIX века, когда описывали период правления Людовика XIV, взошедшего на трон в 1643-м и правившего до своей кончины в 1715 году. После смерти главного королевского советника и министра Мазарини в 1661 году вся власть оказалась сосредоточенной в руках Людовика. Это время характеризуется восхождением Франции к вершинам культурной и политической жизни, которые обеспечили стране двухвековое первенство в Европе, завершившееся лишь в 1871 году капитуляцией перед бисмарковской Германией. Сторонники другой точки зрения утверждают иногда, что определение «великий век» следует отнести ко всему XVIII веку, ведь в то столетие королевская власть начала сдавать свои позиции, а во Франции и Европе произошли кардинальные изменения. То было время, когда, по словам Мишле, «все и началось», когда религия уступила позиции разуму, когда старый порядок начал рушиться.
Большая же часть века XVII, напротив, прошла в хаосе и неразберихе: французы продолжали участвовать в застарелых религиозных конфликтах, не видели своего будущего, не осознавали потенциала. Историки XX века, связанные с левым политическим крылом, считают «великий век» периодом иллюзорной власти культуры, мифом о величии, по сей день подтачивающим политику Франции.
Несмотря ни на что, с середины XVII века Париж заслуженно стал считаться столицей Европы, законодателем в политике, моде и искусстве. Высшее общество Рима и Вены подражало парижским модам в поведении, одежде и даже речи (быть истинным парижанином означало быть осторожным и ироничным). Казалось, только хладнокровной Англии удалось устоять перед чарами французской столицы, околдовавшей весь мир.
Но сильнее парижских модников англичанам претили парижские политики. То было время, когда внутренняя и внешняя политика Франции определялась Парижем и стремилась к «la gloire», то есть не только к славе и величию, но и к исполнению высшей, божественной миссии. Да, военные победы были важны, но не более чем величие королевского двора, созданное этими победами. Король — на какое-то время, по крайней мере, — был наделен своими подданными сверхчеловеческими способностями, а абсолютизм стал привычной формой правления на всех уровнях власти. Горожане XVII столетия видели, что «великий век» соединил правительство и монархию в неделимое целое. Король стал воплощением государства и Божьим наместником на земле.
Олицетворением такой системы управления явились триумфальные арки в самом сердце города, появившиеся в 1670 году у старинных ворот Сен-Мартен и Сен-Дени. Людовик XIV приказал построить эти арки в честь военных побед Франции за границей. Парижу больше не угрожала осада, и потому старые защитные сооружения впервые в истории были снесены, а на их месте появились улицы, которые в будущем станут первыми городскими бульварами (французское слово «бульвар» происходит от голландского «bulwarks»). Монарх, вступая в город, традиционно проезжал под аркой Сен-Дени (ирония истории в том, что последней особой королевской крови, проехавшей под аркой, была королева Виктория, прибывшая в город на Всемирную выставку 1855 года).
Моделью развития городского ландшафта и построения идеологии государственной столицы в данном случае послужил Рим. Литераторы того времени прикладывали особые усилия, чтобы указать миру на древние корни Парижа, на его призвание стать городом возрожденной античности. В соответствии с программой по возрождению города правительство взяло под свой контроль все инструменты по укреплению государственного величия: искусство, литературу и науку. Ужесточился контроль властей над «скандальными» и потенциально опасными текстами, противоречащими официальной точке зрения и задаче по созданию здорового общества. И все же, несмотря на цензуру, изменения в законодательстве и религиозные ограничения позволили вырасти нескольким поколениям талантливых деятелей искусства и литературы, пользовавшихся невероятным авторитетом благодаря интеллекту, инакомыслию и чистому гению.