Париж: анатомия великого города

В действительности Филипп был образованным и начитанным горожанином, единственное, в чем его можно обвинить, так это в том, что он занял пост, не имея никакого представления об управлении государством и об использовании власти. Однако он был достаточно умен для того, чтобы понять, что успешная экономическая политика является залогом спокойствия монархии и столицы. Регент завершил все войны, начатые Людовиком XIV и опустошавшие до дна казну страны, открыл тюрьмы, освободил галерных рабов и целенаправленно боролся с феодальными пережитками, сохранившимися в Париже и по всей Франции.

Филипп был оптимистом и наивно верил в прогресс. Этим отчасти объясняется приглашение на пост советника по делам Королевского банка Франции шотландца Джона Лоу. Лоу считался передовым финансовым мыслителем, и регент охотно взялся выполнять первую его рекомендацию: создать в Париже «Общий банк», в котором государство будет основным держателем акций. Первый успех нового финансового института вдохновил короля и придворных расширить операции банка на новоприобретенную Луизиану (город Новый Орлеан даже был назван в честь Филиппа). Парижане выстраивались в очереди, желая вложить деньги в предприятие, казавшееся верным способом легко разбогатеть.

Пузырь лопнул быстрее, чем кто-либо мог предположить. Разорялись семьи, по городу прокатилась волна самоубийств и самосудов. Возмущенные буржуа, потерявшие свои сбережения в финансовой пирамиде, в ярости жгли на улицах бумажные деньги и акции предприятия. Хитрюга-юрист из Эдинбурга Джон Лоу стал для парижан «проклятым англичанином». Он поспешно покинул город, едва избежав расправы. Правительство регента не смогло оправиться после такого фиаско. Народ мстительно болтал, что когда Филипп умер, его любимый датский дог вскочил на постель и жадно сожрал сердце мертвого. Посетители таверн и кофеен Парижа считали это занимательным фактом и достойным концом «разнузданного глупца, обанкротившего город».

Людовик XV, принявший власть после Филиппа, никак не способствовал популярности короны. Он был холоден и мрачен, не интересовался ни народом, ни книгами, ни политикой. Его страстью были сексуальные забавы. После смерти главного королевского советника кардинала Флери в 1742 году монархом управляли любовницы и похоть. Несмотря на все усилия Филиппа, монархия оставалась далекой от народа и столицы. Раскол между королем и его подданными в последующие годы расширялся и углублялся.

Тайный город

Размах афер в большой политике тех лет сопоставим разве что с невероятной страстью улиц Парижа к азартным играм. Полиция закрывала глаза на популярные среди аристократов и прочих игры: «jeux de société», «de qualité». Чего нельзя было терпеть, так это явно опасных для общества незаконных игровых столов, заполонивших столицу в самом начале столетия и просуществовавших до эпохи Наполеона. Самыми опасными местами игр были задворки Марэ — так называемый «L’Enfer», или «Ад». Здесь игра шла так жестко, что разорялись целые семьи, состояния, копившиеся веками, разбазаривались за день. Полицейские отчеты того времени свидетельствуют, что женщины определенного возраста («скорее всего, бывшие шлюхи», — отмечает автор документа, сержант полиции) «недостойно возбуждались» у столов и проигрывали больше даже, чем мужчины.

Политический аналитик и философ, ядовитый комментатор общественной морали Шарль Луи Монтескье заметил, что эти женщины играют, чтобы «намеренно разорить своих мужей; они самого разного возраста — есть молодые девушки и старухи. Я частенько видел девять-десять женщин у стола, переживавших страх, надежду и ярость — спокойными они не бывали никогда. Муж, желавший обуздать свою жену, считался нарушителем общественного покоя». Эти женщины были бесстыдно блудливы. Когда муж застал одну из них в постели с сыном собственного слуги, она излила потоки упреков на обескураженного супруга. «А ты чего ожидал? — вопила уверенная в своей правоте изменница. — Когда у меня нет рыцаря, я довольствуюсь лакеем». Игры сводили женщин с ума, мрачно заметил Монтескье, и вели к гибели.

Более опасным и пугающим явлением, по крайней мере в глазах властей и полиции, был рост числа тайных сообществ. Считается, что в период 1700–1750 годов в центре Парижа собиралось более дюжины сект, так или иначе связанных с масонством. Послушники изначально происходили из среды ремесленников и бедных буржуа и полагали, что служат возрождению таинств, которые существовали еще до вселенского потопа. Оккультизм и язычество не были новинками в Париже, они всегда сопровождали городскую жизнь, но новые секты стали опасны из-за того, что приобрели политический уклон. Если точнее, то целью этих сообществ было тайно поставить на ключевые правительственные должности своих людей. С этой точки зрения можно уверенно утверждать, что не подчинявшееся властям масонство стало прямой политической реакцией общества на монархический абсолютизм.