Как во всяком большом городе, «аристократические кварталы» на протяжении веков переместились на окраины. Процесс одряхления городов очень прост. Богатые и влиятельные семьи ищут уединения и строят дома в еще не занятой обширной местности. Другие семьи, из снобизма или по дружбе, присоединяются к ним. И некогда пустые пространства постепенно заполняются. Нувориши втираются в квартал, который слывет элегантным. Через одно или два поколения первые владельцы начинают скучать или разоряются. Их внуки строятся в другом месте. Квартал познает все более и более глубокое падение. Дворцы становятся лачугами, но вот приходит день, когда некий барон Осман и его преемники квалифицируют их как «нездоровые островки» и обрушивают на эти остатки прекрасного прошлого кирку разрушителя.
Так что широкие улицы (авеню) и бульвары, освещенные газовыми, потом электрическими фонарями, на картинах Моне и Писсарро – это образ уже не старого, а нового Парижа. При этом в ходе строительных работ были разрушены тысячи старинных зданий, множество небольших церквей и особняков. И, конечно же, «османизация» Парижа подвергалась самой резкой критике. Но вскоре парижане привыкли к своему новому городу и полюбили его так же, как полюбили они и Эйфелеву башню, и открытое в 1900 году метро, первые станции которого были оформлены в стиле модерн.
И теперь, как это бывает довольно часто, новый Париж кажется возникшим естественно и органично, хотя в действительности это был результат жесткого планирования, проводившегося под руководством барона Османа.
Как следствие, преобразившийся Париж сформировал новый парижский стиль жизни. Так, например, бульвары создали обаятельный тип фланёра – человека, проводящего время в праздных прогулках, бескорыстного наблюдателя городской жизни. Новый Париж был создан буржуазией для буржуазии, он нес на себе отпечаток буржуазной респектабельности.
Барон Осман, известный своей последовательностью и строгостью, потратил почти 2,5 млрд франков[117]
(около 15 млрд нынешних долларов) на благоустройство больших бульваров и других богатых кварталов, но у него не нашлось ни сантима, чтобы хоть как-нибудь устроить выселенную им бедноту. Ей ничего не оставалось, как ютиться в других и без того тесных и грязных кварталах.Фридрих Энгельс еще в 1872 году прекрасно объяснил это самой природой буржуазии. Он писал:
«В действительности у буржуазии есть только один метод решения жилищного вопроса на свой лад, а именно – решать его так, что решение каждый раз выдвигает вопрос заново. Этот метод носит имя “Осман”. Под “Османом” я разумею здесь не только специфически бонапартистскую манеру парижского Османа прорезать длинные, прямые и широкие улицы сквозь тесно застроенные рабочие кварталы, обрамляя эти улицы по обеим сторонам большими роскошными зданиями, причем имелось в виду, наряду со стратегической целью – затруднить баррикадную борьбу, образовать зависящий от правительства специфически-бонапартистский строительный пролетариат, а также превратить Париж в город роскоши по преимуществу. Я разумею под “Османом” ставшую общепринятой практику прорезывания рабочих кварталов, в особенности расположенных в центре наших крупных городов, что бы ни служило для этого поводом: общественная ли санитария или украшение, спрос ли на крупные торговые помещения в центре города или потребности сообщения, вроде прокладки железных дорог, улиц и т. п.».[118]
Камиль Писсаро. Бульвар Монмартр. 1897 год
Эмиль Золя увековечил в своем романе «Добыча» (
Лавка мясника. 1900 год
А что критика?