Париж слезам не верит

Аграфена довольно уверенно перекинула руку Закревского себе через плечо, и в этот момент возле её головы промелькнуло что-то блестящее. Если бы девушка не наклонилась, эта штука непременно ударила бы её в шею. Генерал обернулся настолько быстро, насколько был в состоянии. Он заметил, как в толпе промелькнула спина удалявшегося человека. Тот явно спешил покинуть место происшествия. Будь Арсений на ногах, имей он силы… Закревский не без труда поднялся и сделал несколько шагов. Из снежного намёта сбоку дорожки торчал нож. Красиво изогнутый, турецкий, с костяной ручкой. Не особенно дорогой и не особенно редкий, но всё же и не кухонный резак, каких пруд пруди.

— Мадемуазель, сделайте милость, — обратился он к Аграфене. — Достаньте носовой платок и аккуратно, слышите, аккуратно возьмите нож.

— Зачем? Это не наше. — Толстая непонимающе хлопала ресницами. — Кто-то потерял. Будет искать…

— Сударыня, на вас только что покушались. — Генералу хотелось взвыть от досады. Ну что же она такая дура! И притом, видимо, славная дура. Не бросает его, пытается помочь.

— На меня? — Аграфена сделала большие глаза. — Вы шутите?

— Пойдёмте отсюда. — Закревский решительно заковылял прочь, не выпуская при этом руки своей странной знакомой. Он был сердит не на шутку и тащил её довольно быстро.

Спутники удалились от гор, пересекли Сенатскую площадь. И тут не дожидаясь, пока он возьмёт сани, Аграфена подняла муфту и звонко закричала:

— Извозчик!

«Бог мой!» — обомлел генерал. Она ещё и извозчиков сама останавливает. Ну, ниже некуда! Графиня Толстая! Драть нужно не её, а папеньку!

Между тем извозчик явился, как по мановению волшебной палочки.

— Садитесь, мы быстро доедем. Вы где живёте?

Арсений уже ничему не удивлялся.

— Вообще-то это я должен вас отвезти, а вы — испытывать неловкость, что находитесь в карете с малознакомым мужчиной.

— Разве мне было дурно? — парировала Аграфена. — Кстати, что с вами? От вас вином не пахнет.

— Это контузия, — без всякого удовольствия признался генерал.

— Ого! — Мадемуазель Толстая сделала страшные глаза. — Вам повезло. У моих подруг Олениных брата так шарахнуло, что он до сих пор в беспамятстве, не может говорить и мочится под себя.

— Я не мочусь под себя, — побагровел Арсений. «Дайте мне этого папеньку, я его удушу собственными руками!»

— Ну так где вы живёте? — повторила нимало не смущённая Аграфена. — Я же вижу, вы весь зелёный. Поедемте. А не то вам сейчас опять станет плохо, и неизвестно, куда ещё этот извозчик вас завезёт. Завтра в газетах напишут, что в лесу нашли генеральский труп, и я буду по гроб жизни казниться, что бросила вас.

Арсений сдался.

— Вас не смущает, что вы едете на квартиру к холостому мужчине? — уже откинувшись на подушки, спросил он. — Трогай на Галерную!

— Господи, да разве бы я поехала к женатому? — всплеснула руками Толстая. — У меня совершенно иное воспитание. Моя матушка, если хотите знать, была из старообрядцев, дочь заводчика Дурасова, несметно богатая. Я и креститься, как они, умею. — В подтверждение она осенила себя широким двуперстным знамением. — Так вот, матушка по своей вере отличалась исключительной строгостью…

— Жаль, что ваша maman рано скончалась, — слабым голосом отозвался Закревский.

— Откуда вы знаете? — поразилась Аграфена.

— Заметно. Нож вы взяли?

Толстая продемонстрировала платок, с завёрнутым в него предметом.

— Вот уже приехали.

Арсений настоял на том, чтобы самому заплатить извозчику.

— Как хотите.

Не без её помощи он поднялся по лестнице на второй этаж, где заспанный денщик открыл дверь на настойчивый стук Аграфены.

— Эй, ты, — цыкнула на него графиня. — Живо за доктором!

Закревский слабо отмахнулся.

— Это бесполезно. Не стоит. Он ничем не поможет.

— Пусть придёт, — потребовала капризная гостья. — Не разломится. А вы ложитесь на диван.

Она огляделась по сторонам. Квартира явно не произвела на неё впечатления. Слепой, тёмный коридор. Три комнаты: кабинет, спальня, столовая. Чуланчик для денщика.

— Бедненько вы живёте, — протянула Аграфена.

— Я не богат, — с достоинством оборвал её Закревский.

— А я богата, — простодушно отозвалась гостья. — И что? Не в деньгах счастье.

После недавней истории с Петроханом генерал был готов поверить.

— В чём же, по-вашему, счастье, Аграфена Фёдоровна?

— Не знаю. — Толстая задумчиво глядела на улицу. День начинал сереть, на небе собирались тучи. — Некоторым его не положено.

— Вы говорите странные вещи, мадемуазель. — Закревский впервые внимательно всмотрелся в её нарочито беспечное лицо. — Сколько вам лет?

— Восемнадцать. А вам?

— Тридцать три.

— Хорошая разница.

— В каком смысле?

— Ни в каком. — Она делано рассмеялась. — А скажите, неужели вам до сих пор хочется жить? При таких-то болях?

— Кому же не хочется?

— Многим, — уклончиво ответила гостья. — Зовите меня Груша.