Париж слезам не верит

В конце войны Арсений дослужился до удивительного чина – директор Особенной канцелярии при Военном министерстве, то есть войсковой разведки. Поэтому неплохо знал некоторые тонкости дела. Ряд второстепенных бумаг мог дать вполне ясное представление об одной первостепенной, до которой, по причине ее крайней секретности, добраться не удалось. Поэтому Закревский не просил своих помощников лезть слишком глубоко – боялся раньше времени насторожить противников. Однако уже и то, что для него выудили, заставляло призадуматься.

Из-за трудностей с переводом греческие дела шли медленно, их Закревский все время откладывал на потом. Зато в тайники Нессельроде он залез по самые локти. Сейчас перед ним на столе лежал квадратный синий конверт из шелковистой голландской бумаги-велень с надписью: «Mon allié et ami, l'Empereur de Russie»[14] – сделанной косым нервным почерком в правом верхнем углу. Его содержимое составляли два письма и одна шифровка.

Первое послание не имело адреса и даты. Зато внизу листа было помечено: «Варшава». То есть отправили его из Польши, куда отбыл император. Приглядевшись, Арсений заволновался. Он служил при его величестве и знал августейшую руку. Но почерк Александра Павловича сильно изменился. Прежде четкий и аккуратный, он стал размашист и нарочито неряшлив. Казалось, царь едва поспевает за мыслью и, отчаявшись догнать ее, бросает фразы на полуслове, предоставляя адресату догадываться о невысказанном.

«Любезный, Иван Антонович! – значилось наверху страницы. – Из Ваших писем я с горечью усмотрел критику той системы, которой я в последнее время придерживаюсь. Как это понимать, когда идеи разрушения, нам с Вами равно ненавистные, в последние полгода дали столь устрашающие плоды? Испания, Италия и Португалия вновь готовы заняться огнем, революции грозят распространиться по всей Европе, а в Латинских Америках они, кажется, не затихали с первых лет сего убийственного века. Мало было низвергнуть Бонапарта, мало – разрушить его империю. Семена вольтеровой ереси, которой, каюсь, и я в первой молодости, по совету развратных учителей, отдавал предпочтение, пустили глубокие корни.