Здесь Арсений остановился и еще раз перечитал абзац, посвященный грекам. Кажется, ради него и было написано остальное послание. Меттерних не показывал, что знает о планах русского царя относительно единоверцев, но… намекал. Дальнейшее письмо было полно витиеватых любезностей, но уже не содержало ничего интересного. Канцлер бросил пробные камни: его слова должны были насторожить, а возможно, и запугать императора. К тому же Александр Павлович мог почувствовать раздражение из-за того, что австрийской стороне известны его сношения с греками. К этому моменту Закревский уже уверился, что документы похищены для Меттерниха. Было естественно заподозрить Нессельроде, ведь именно он вел переписку государя с австрийским коллегой.
Короткая шифровка, лежавшая в конверте третьей, не имела ни обращения, ни даты, ни подписи. К ней была приложена расшифровка на особом листе и перевод на французский. Арсений быстро проглядел текст, но не удовлетворился этим и решил проверить сам. Простой десятеричный код поддался после получасового нажима. Текст был составлен по-немецки. Напрягая свои небогатые знания, генерал обратил ряды цифр в буквы и слова. Они почти во всем совпали с переводом, кроме последней строки, которая была вовсе пропущена.
Последнее предложение не было дешифровано и переведено. Вероятно, оно служило постоянно повторяющейся кодовой фразой, которая заканчивала каждое письмо. Арсений поскреб в затылке. Что-то он слышал про «детей вдовы». Тоже какая-то ложа? Расплодились, не разберешь их! Одно было ясно: от адресата требовали ускорить вывод русского корпуса из Франции. Значит, этот человек обладал немалым весом. Поскольку конверт был выужен из документов Нессельроде, представлялось логичным, что к нему и обращались. «Вы весьма рискуете, Карл Васильевич», – сказал Закревский, складывая документы и глядя перед собой в пустоту. Сегодня он намеревался вернуть бумаги осведомителю, даже не снимая копий. Ибо и сам сильно рисковал. Есть пределы, за которые любопытство подданных проникать не должно.
Новость о покушении на Веллингтона распространилась по Парижу с быстротой молнии. Ею упивались все, кроме газет. Последние, как водится, хранили гробовое молчание. В следующие за несчастным чаепитием дни герцога посетил каждый мало-мальски значимый чиновник из французской королевской и оккупационных администраций. Бедняга Артур не знал, куда деваться, и только повторял: «Вы предаете случившемуся слишком большое значение…»
Вообще визитеры ему надоели, и когда пришел Воронцов, он просто изнывал от ненависти к гостям.
– Ну, посмотри на них, Майкл, это гиены! Их тянет на сенсацию, как на запах крови!
– Но ведь и правда могла быть кровь, – осторожно осведомился граф Михаил.
– Да какая там кровь! – взвыл Веллингтон. – Я уже склоняюсь к мысли, что переполох устроили сорванцы-мальчишки. Нашли где-нибудь неразорвавшуюся бомбу, порох давно отсырел… Максимум, я был бы с ног до головы в сливках и твороге. Сам полюбуйся. – Герцог широким жестом пригласил русского командующего в смежный зал, куда так лихо зашвырнул смертоносный предмет.
Вдвоем они прошли под покосившейся дверной балкой. Белая створка с позолоченными резными луками и стрелами висела на одной петле. Воронцов вступил в уже прибранную приемную и мог трезвым глазом оценить ущерб. Конечно, в первый момент погром представлялся устрашающим. Но после того, как выгребли битое стекло, осыпавшуюся штукатурку и искореженную мебель, стало ясно, что, в сущности, пострадала одна отделка.
– А слабовато рвануло, – с сомнением протянул Михаил Семенович. – В принципе, не должно было остаться ни пола, ни потолка.
– И я о чем, – подхватил герцог. – Либо баловались мальчишки…