Париж слезам не верит

Белый длинный вестибюль был набит народом. Это почему-то напомнило Арсению загадку про «без окон, без дверей…». Он ощутил себя внутри такого огурца, одним из его бесчисленных семечек. Люди непрерывно поднимались и спускались по парадной лестнице. Статс-дамы с портретами. Фрейлины с вензелями. Матушки с дочками на выданье. Молодые искатели славы с россыпями крестов минувшей войны на груди. Арсений мельком глянул на себя в зеркало и тут же отвернулся. Отчего природа не дала ему ни римского профиля, ни величественной осанки? Среднего роста, довольно плотный, с круглой физиономией и толстыми губами, он напоминал себе жизнерадостного пупса в генеральском мундире, не хватало только кружевного слюнявчика!

Закревский искал глазами Толстую и не находил ее. Тронный зал в белой лепнине сиял хрусталем люстр, наборным паркетом, зеркалами в простенках окон. В нем колыхались облака муслина и атласа, двигались, сменяя друг друга, легкие ароматы цветочных духов, несомые мимо каждой дамой. В платьях из серебряных кружев, с алмазными лентами в волосах, с длинными бриллиантовыми серьгами они напоминали бабочек, заключенных внутрь волшебного фонаря.

Заиграли полонез, при первых тактах которого гости стихли и, как по команде, разбились на пары. Первым шел император с графиней Нарышкиной. Арсений знал о ней. Прекрасная полька, дочь графа Четвертинского, повешенного во времена Костюшко, она воспитывалась в Петербурге, здесь вышла замуж и здесь поймала сердце молодого Александра в золотую клетку. Ради нее государь оставил нежную и преданную супругу Елизавету Алексеевну, которую все так любили… Пару лет назад ветреная Нарышкина наставила августейшему другу рога, он убивался, грозил ей опалой, но теперь взял себя в руки и демонстрировал великодушие – прощение без возврата к прошлому.

За императором чинно выступали еще пар шестьдесят, они шли под музыку, выписывая по залу восьмерку. Наконец генерал заметил и свою знакомую. Аграфену вел граф Каподистрия. Высокий, тонкокостный, с белым валиком волос вокруг лба и черными живыми глазами он выглядел очень аристократично. Арсений понимал, что сравнение не в его пользу, и сердился. Ему не нравился грек, он инстинктивно не доверял таким типам, хотя не мог сказать, что послужило причиной неприязни: подозрения в шпионаже или тот факт, что Каподистрия спит с Толстой.

Пары несколько раз прошли мимо него, прежде чем музыка стихла. Груша заметила Закревского и кивнула ему на ходу. Она остановилась у противоположной стены, и была тут же окружена кавалерами. Только сейчас Арсений понял: чтобы поговорить с ней, ее придется ангажировать. А плясать он был не мастак. Но дело есть дело. Заиграли котильон, и генерал храбро ринулся через зал. Однако Аграфена была перехвачена кем-то из великих князей. Пришлось снова отойти в сторонку и дожидаться. Мазурку она протанцевала с британским послом лордом Каткартом, контроданс – со стариком Мордвиновым… Неугомонная баба!

Арсений чувствовал, что начинает закипать. Когда в очередной раз скрипачи опустили смычки, он даже не пытался догнать ускользающую Афродиту. Она, как пена морская, исчезала буквально с ладони. Однако Груша нашла его сама. Видно, ей наскучили остальные, и мадемуазель Толстая без всякого стеснения отправилась прямо к нему.

– А почему вы меня не приглашаете? – спросила она с подкупающей простотой. И протянула руку, которую он должен был подхватить. – Сейчас снова будет полонез.

«Слава богу!» – возликовал Закревский. Этот танец его вполне устраивал своей размеренностью. Как на параде.

– У меня к вам несколько вопросов, сударыня.

Аграфена кивнула. Они уже шли в паре, и Толстая возвышалась над ним на полторы головы.

– Мои слова покажутся странными… но, поверьте, мне нужно это знать… не сочтите за дерзость…

Груша пожала беломраморными плечами, изображая полное согласие.

– Когда-нибудь при вас граф Каподистрия называл имена Николаидиса, Уго Фосколо, графа Мочениго?

– Вы полагаете, мы много разговариваем? – лепестки ее губ дрогнули в усмешке. – Наши дела иного свойства.

Арсений пропустил замечание мимо ушей.

– Напрягитесь. Это важно. А он случайно не рассуждал о Женеве?

– Ах боже мой! – вспылила Аграфена. – Да он все время болтает то об Италии, то о Швейцарии! Разве я понимаю? Когда к нему приходят соотечественники, они общаются на родном языке. – Девушка чуть убыстрила шаг, чтобы их пара не сбилась с такта. – Нет, о Фосколо и Мочениго не слышала. Граф переписывается с каким-то Гульельмо Пепе. Я так поняла по разговорам, он там всеми командует, ну повстанцами, которые против султана…

– Командует, – кивнул Закревский. – Только не в Греции, а в Италии. Это один из главных карбонариев. Вам, сударыня, следует читать газеты.

– Вот еще! – фыркнула Груша. – От них руки все в типографской краске!

Генералу пришлось согласиться. Газеты – дело грязное.

– Ну, теперь мы можем просто потанцевать? – мадемуазель Толстая смотрела на него сверху вниз.