Париж слезам не верит

– Елизавета Ксаверьевна. – Михаил наконец решился задать давно мучивший его вопрос. – При первой встрече ваша матушка сказала, что управляющий меня обкрадывает. Вы не знаете, откуда это видно?

Мадемуазель Браницкая слегка пожала плечами.

– Трудно понять наверняка. Но у maman большой опыт. Если хотите, я спрошу.

– Нет, нет, – поспешил Воронцов. – Не стоит…

Лиза рассмеялась.

– Вы ее боитесь? Так и есть. Ее боится даже государь. Но поверьте, она добрейшее существо. Впрочем, если вам интересно мое суждение… – Она встала и вернулась к столу с отчетом. – Во-первых, управляющий ворует всегда. Важно поймать его за руку. Для этого надо все посмотреть своими глазами и поговорить с мужиками. Мужики тоже врут. Либо потому что запуганы, либо потому что имеют с управляющим долю. Чаще всего первое. – Произнося это, барышня пробегала по отчету глазами, как бы ища что-то, примеченное заранее. – Вот! Например, здесь. Видано ли, чтобы пуд сена стоил три копейки? Как в столице! Везде полторы. К тому же в Белоруссии сено плохое – болотная трава, от нее лошадей пучит. Ну, копейка, туда-сюда.

Михаил Семенович вынужден был с ней согласиться. Сколько раз покупал сено, нигде так дорого не брали.

– Но что странно, – Лиза подняла палец, – если бы цена была занижена, тогда все понятно: управляющий продал подороже, а разницу положил в карман. Здесь другое. Смотрим дальше. На плане показан мост. Он в ваших владениях. А в отчете говорится, что мужики ездят за три версты, заворачивая к соседям, и там переезжают через Вокшу. При этом платят. Видите особую статью расходов?

Воронцов кивнул.

– Что тут можно предположить? Вероятно, ваш мост давно сгнил, народец каждый год просит управляющего разрешение починить и кататься безданно-беспошлинно. Но тот сговорился с соседями и получает от них часть навара. А мужички страдают. И еще любопытно, – Лиза перевернула пару страниц. – Здесь полотняная фабрика. В седьмом году, после запрета на торговлю с Англией, она закрылась. Народ разобрал станы по домам, и бабы понемножку ткали холст, отдавая коробейникам. У вас не учтен выход небеленого холста на продажу. Зато учтен сбыт бракованного полотна по бросовой цене – полушка за аршин. Куда оно пошло?

Михаил Семенович не имел об этом ни малейшего понятия.

– Вон на плане нарисована бумажная фабрика за рекой. – Лиза глянула в сторону все еще лежавшей на полу карты. – Осмелюсь предположить, что вы не один наследовали имение вашей тетушки. Обычно полотняные и бумажные фабрики строят вместе, чтобы использовать для второй отходы от первой. Когда земли делили, фабрики разорвали. Мне кажется, что ваш управляющий заставляет крестьян продавать холст по цене брака. Сам делит с соседями барыши, а мужики разоряются.

«Я все поправлю!» – хотел сказать Воронцов, но вовремя спохватился, что лично он уже ничего не сможет изменить. Ни наказать вора, ни починить мост, ни возобновить полотняное производство. Круглое со всеми его бедами, ставшее неожиданно таким понятным, уходило от него. В другие, заботливые, руки. Графом овладела досада.

– А сено? – спросил он.

– С сеном, ваше сиятельство, я и сама не понимаю, – виновато отозвалась девушка. – Можно я у мамы спрошу? Право же, она лучше разбирается.

– Делайте, как считаете нужным, – отозвался Михаил. – Это теперь ваше.

В его голосе прозвучало столько грусти, что Лиза невольно расстроилась.

– Хотите, я с вами разберу бумаги по другим имениям, и вы их тоже полюбите? – простодушно предложила она.

Воронцов не знал, сердиться на нее или смеяться.

– Может быть, Лиза так и следует поступить, – вздохнул он. – Плохо, когда руки доходят до своих владений лишь при продаже. Но я пока не в отставке, и времени у меня куда меньше, чем вы даже можете себе вообразить.

При этих словах барышня ужасно огорчилась. Она сделала вывод, что, таким образом, гость вежливо дает понять: как только купля закончится, его здесь больше не увидят. А ведь она почти привыкла к нему.

Конечно же, его сиятельство не изволил заметить мимолетной смены настроения собеседницы и, простившись, уехал домой, погруженный в собственные мысли. В субботу состоялось подписание всех бумаг. А за день до этого генерал в последний раз заглянул в Сант-Оноре. Оставались сущие мелочи. К часу должен был прийти нотариус, чтобы еще раз все проверить. В ожидании его визита Лиза показывала гостю коллекцию матушкиных гемм, с которыми Александра Васильевна не расставалась.

– Она в них ничего не понимает, но поскольку это подарок покойной государыни, то дороже у maman только этот портрет. – Девушка скосила глаза на изображение светлейшего князя. Лиза явно о чем-то хотела спросить, но не решалась.

Михаил Семенович подбодрил ее:

– Вас что-то беспокоит?

– Я не знаю, уместно ли об этом говорить, – начала барышня, а потом скороговоркой выпалила: – Все потихоньку судачат, будто государь намерен освобождать крестьян. Вы думаете, это правда?

Воронцов так опешил, что сел на стул без разрешения.

– Речь его величества в Варшаве… позволяет надеяться… Лиза, зачем вам это?

– А вы? Вы как думаете? – горячим шепотом повторила она.