Чтобы понять, что отделяло этого человека от других людей, восхищавшихся собором Парижской Богоматери, и почему он сам находился под наблюдением, необходимо сказать что-нибудь о более распространенных формах интереса к эзотерике, навеваемого огромным собором. Спустя более десяти лет после мирной конференции Париж по-прежнему был центром внимания всего мира. Каждый год, несмотря на Великую депрессию, более ста тысяч туристов приезжали из одних только Соединенных Штатов, чтобы своими глазами увидеть Париж и подивиться, как такой беспокойный народ мог создать такой красивый город. Почти все они, даже если проводили в Париже всего один день, шли посмотреть на собор Парижской Богоматери.
Многие из этих паломников-мирян были поклонниками романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Получив удовольствие от настоящих, как им казалось, приключений горбуна Квазимодо, цыганки Эсмеральды и безумного архидьякона Фролло, они сосредоточенно разглядывали рунические камни и искали ответы на вопросы в витражных окнах. Они находили языческие загадки в латинских погребальных надписях и предметах церковной мебели, которые были не намного старше, чем они сами. Поднимаясь на башни, они с волнением видели таинственное слово-граффити ANArKH («судьба»), с которого начинается роман, и с разочарованием замечали, что чьи-то злонамеренные руки вырезали те же самые загадочные буквы в каждом укромном уголке и трещине.
Некоторые туристы, специально изучавшие этот вопрос, чувствовали себя несколько «подкованнее» своих спутников, которые не понимали, что неф и апсида собора образуют древнеегипетский символ Анкх (крест с петлей). Так как коварный священник в романе Виктора Гюго назвал собор «пристанищем алхимии», они начинали следовать примеру священника и искать ворона на левом портале западного фасада, «чтобы высчитать угол зрения ворона, который смотрит на таинственную точку в церкви, где, несомненно, спрятан философский камень». Эта легенда была описана в произведении Гобино де Монлюисана в 1б40 г. Если бы туристы-паломники продолжали свои изыскания, они могли бы обнаружить, что ворон алхимиков символизировал разложение и «мертвую голову» (оставшиеся в тигле и бесполезные для дальнейших опытов продукты производимых алхимиками химических реакций. –
Странно, но помимо нескольких алхимиков никто, похоже, не занимался самым очевидным ключом к разгадке. На галерее южной башни на высоте шестидесяти метров над площадью среди горгулий и химер стоит человеческая фигура. Она опирается на балюстраду, глядя поверх крыши нефа в сторону квартала Марэ или, так как взгляд таких фигур часто скошенный, как у птиц, поверх каких-нибудь затоптанных собаками цветочных клумб на ничего не значащую точку. Длинные волосы и борода этой фигуры, ее фригийский колпак, длинный лабораторный халат и прежде всего ее насупленные брови показывают, что это алхимик собора Парижской Богоматери. На каменном лице выражение удивления, граничащего с ужасом и смятением, словно его сейчас должно поглотить нечто, что появится из его тигля.
Кажущаяся бесцельность взгляда этой фигуры обманчива. В 1831 г., как раз перед публикацией этого романа Виктора Гюго, архиепископский дворец, который стоял между собором и рекой, был разрушен мятежниками. Также была уничтожена гораздо более старая средневековая часовня, вокруг которой был построен дворец и которая была предшественницей большей части собора; ее сокровища были брошены в Сену. Позднее обломки были убраны, и на этом месте теперь появились цветочные клумбы. Если в древней часовне когда-то хранился философский камень, то теперь он должен лежать где-нибудь под мостом Аршевеше, или, что более вероятно, в земле какого-нибудь поля к северу от Парижа, или на одной из мусорных свалок, расположенных вдоль Сены. А пока алхимик на крыше собора Парижской Богоматери все еще размышляет насупив брови об исчезнувшем бесценном сокровище.