Парижская любовь Кости Гуманкова

– Попробуешь, – ухмыльнулся сержант. – Одному бойцу с Итурупа прислали. И слушай, Вонлярлярский, у меня к тебе просьба есть!

– Нет-нет… – замотал головой Мишка. – Больше отрезать не могу – заметят!

– Да я не об этом. Пусть у тебя эта № 55-Б посидит – жалко девчонку!

– А я потом где сидеть буду? – хмыкнул Мишка.

– Ладно, кому ты нужен? Тебя в будке никто не видит. Я больше рискую. Юрятин ее на улице заметит – заорет: «Где начальник патруля?!» И не будет у меня очередного отпуска. Понял?

– А если Юрятин сюда поднимется?

– Не поднимется: он толстый. Действительно, в проекторскую с улицы вела металлическая лестница, вроде пожарной, – длинная, узкая и скрипучая.

– А если поднимется? – не отступал Курылев.

– Пока он будет карабкаться, ты успеешь ее растлить, расчленить и съесть! – ответил сержант и подмигнул.

– Ладно, пусть приходит, – засмеялся Мишка.

– Молодец! Смелый умирает один раз!

Ренат скрылся за углом и через минуту вернулся с той самой кембриджской уайльдовкой, она смотрела себе под ноги и зябко куталась в черную ажурчатую шаль, накинутую на плечи поверх джинсовой робы.

– Вот, леди, ваш сероглазый король! – Сержант с галантной издевкой кивнул на Мишку. – Он спрячет вас в своем замке. А я, как верный вассал, буду ходить дозором и охранять вас от драконов…

– Спасибо, – еле слышно проговорила она.

Мишка, конечно, как всегда, напружился, чтобы достойно парировать очередную подковырку, но, лихорадочно поскребя по сусекам, наскреб только что-то несмешное про «черноглазого хана» и предпочел оставить эту находку при себе. Ренат снисходительно подождал достойного ответа, а не дождавшись, победно махнул рукой и ушел на развод караула. Курылев, неловко улыбаясь, пригласил девушку подняться в кинобудку. Но, пригласив, сразу мучительно засомневался, кто по правилам хорошего тона должен идти первым, а кто вторым. С одной стороны, он вроде бы хозяин и обязан показывать гостье дорогу, а с другой – еще в училище на занятиях по офицерской этике им твердили, что старших по званию и женщин нужно всегда пропускать вперед! А тут еще и крутая лестница… Пока он соображал, послышались голоса идущих с развода патрульных и было уже не до церемоний…

В кинобудке Мишка усадил девушку на диванчик, который благодаря интендантской дальновидности можно было разложить в обширную двухспальную кровать, если, конечно, отодвинуть в сторону ящик с песком. Потом достал электрический чайник, налил из крана воды и вставил штепсель в розетку.

– Чай будешь? – напрямки спросил он, полагая, что свинопасу обращаться к принцессе на «вы» как-то даже и неприлично.

– Буду, – кивнула она. – Спасибо вам…

Из зала доносились настолько разнузданные звуки, что даже думать о ситуации, в которой они издаются, не хотелось. Снимая отработанную бобину и ставя ее на перемотку, Мишка несколько раз исподтишка взглянул на гостью. Волосы у нее были не черные, как показалось вначале, а темно-каштановые, глаза зеленые, а нос тонкий, с еле заметной горбинкой. Мишка ни с того ни с сего вспомнил крылатую фразу адмирала Рыка: «Еврей может быть похож на русского, но русский не может быть похож на еврея».

– Похоже на гиперболоиды! – вдруг сказала она.

– Что? – оторопел Мишка. Ему показалось, что изолянтка прочитала его мысли.

– Я говорю, – она кивнула на проекторы, – они очень похожи на гиперболоиды… Мне так кажется…

– Наверное, – согласился Курылев и с подозрением посмотрел на стрекочущий аппарат, действительно напоминающий лучевую пушку из какого-нибудь фантастического боевика.

Мишка поменял бобины и заварил чай.

– Звать-то как? – спросил он девушку и снова почувствовал себя алешкинским подпаском в обществе благородной девицы.

– Пятьдесят пять-Б…

– Ну, это ясно… А на самом деле?

– Лена…

– Миша…

– Я знаю…

Не вставая с дивана, она дружески протянула ему узкую ладонь. Деликатно пожимая ее, он почувствовал, что кончики Лениных пальцев ну просто ледяные.

– Англичане говорят: холодные, как огурец! – улыбнулась она.

– А у нас говорят: руки холодные, зато сердце горячее! – Курылев ни с того ни с сего ляпнул эту дурацкую поговорку. Ее часто повторяла молоденькая малярша, на которой он чуть не женился, будучи курсантом.

– Может быть, и так, – погрустнела Лена. – Только теперь это ни к чему…

– А тебя сюда никто на аркане не тянул, – заметил Мишка, разливая чай по кружкам.

– У папы сердце… И спазмы мозговых сосудов…

– На черта же он с такими мозгами в политику поперся?

– Он хотел как лучше…

– Уже слышали, – усмехнулся Мишка и протянул Лене дымящуюся кружку.

– Я ведь не знала. – Она подняла на Мишку грустные глаза. – Я в Англии жила. Я там в Кембридже училась… – Лена машинально выговорила «Кэмбридж» по-английски.

И это почему-то особенно возмутило Мишку.

– Ну конечно, Новосибирский-то университет далеко! Кембридж поближе! – Он нарочно выговорил «Кембридж» так, будто произошел тот от слова «кембрик», а сам Курылев не офицер, а типичная отечественная пьянь-темень в исполнении сатирика-русофоба.

– Я там писала диссертацию об Уайльде! – точно не замечая измывательства, ответила Лена и подула на чай.