Парижские подробности, или Неуловимый Париж

Но как оценить Мане, не зная огромных полотен Кутюра или Кабанеля, академиков, знаменитых в свое время и вместе со своим временем забытых?

Музей Орсе показал не мозаику шедевров, а реальную историю культуры, и надоевшее модное слово «контекст» обретало здесь реальный смысл. Огромное пространство Орсе, сохранившее эхо вокзальной пышности (соединенное, как всегда в Париже, с дерзкой функциональностью), позволило наконец увидеть достоверную историю искусства XIX века как единую драму идей, художественных принципов.

Литературно-живописная субстанция Времени и Места, само вещество французской культуры 1870–1880-х годов сгущается у вокзала Сен-Лазар. Словно знакомые лица мелькают в толпе; старинные блузы, кепи и котелки, и разноцветные грузные омнибусы, фиакры и кареты мерещатся между лакированными автомобилями. Здесь нет «достопримечательностей», но много воспоминаний, смутных, едва уловимых, но порой вспыхивающих с совершенной отчетливостью. Я и в самом деле уверен, что литературные герои реальны. Ведь память о них, согласитесь, куда прочнее, чем память о людях, действительно живших на земле. И встречи книжных персонажей с персонажами историческими естественны для меня.

Вот уж где самое место вспомнить Бодлера:

Мир фантомов! Людской муравейник Парижа!
Даже днем осаждают нас призраки тут![201]

Словно бы всех их здесь можно встретить: и грузного железнодорожника Рубо в форменной каскетке из романа Золя «Человек-зверь», и щеголеватого Эдуара Мане, поднимающегося от вокзала к себе, на Санкт-Петербургскую улицу, и его друзей, и самого Золя, и Малларме, и Верлена, и мопассановского Жоржа Дюруа, и поэтов, которых называли парнасцами и которые, по словам Анатоля Франса (в юности тоже публиковавшего стихи в сборниках «Современный Парнас»), «искренне презирали земные блага».

Фонтан Стравинского

Не сыскать в Париже места, принадлежащего лишь одной эпохе. Роскошные фасады османовских бульваров и авеню скрывают старые паперти церквей, торжественная готика церкви Сент-Эсташ высится за Форум де Алль, в его зеркальных башнях отражаются старые крыши пропыленных веками домов, и фонтан Невинных с волшебными рельефами Гужона чудится еще более грациозным в окружении современных бистро и магазинов, а разноцветный параллелепипед Центра Помпиду, «имплантированный» в средневековый квартал Парижа, стал знаком и символом вечного движения города к будущему.

Какие споры, гневные и непримиримые, гремели, когда гигантский параллелепипед Бобура – Центра Помпиду – еще только начинал строиться!

Впервые увидел я его со стороны улицы Ренар – со стороны заднего фасада. Здание буквально ворвалось в сознание. Сооружение, как мне показалось тогда, для Парижа противоестественное: зеленые и голубые трубы, желтые узкие вертикальные фермы, красные конструкции – нечто индустриально-футуристическое и вовсе не парижское. В автобусе раздавалось злобно-насмешливое шипенье – парижане негодовали.

Но как просто, смело и точно встало это здание внутри старого города, как оно было неназойливо и функционально, как в нем было интересно и весело! Сотрудники музея, с которыми я позже познакомился, заразили меня своей влюбленностью в него, я почувствовал его открытость, естественность цветов: зеленый цвет для водопроводных труб, голубой – для воздуха, желтый – для электричества, красный – для «динамических элементов» (лифтов и эскалаторов). Функции здания были вынесены наружу, сохраняя интерьер для собственно музейных и выставочных дел.

Парижская старина словно бы рада новизне и охотно вступает в диалог с нею. Налево от здания Центра Помпиду, на площади Стравинского, – фантасмагорический фонтан с полихромными скульптурами-мобилями Жана Тэнгли и его жены Ники де Сен-Фалль. Здесь все шевелится, вертится смешно и страшно, брызгает переплетающимися струями: огромные красные губы, рука с растопыренными пальцами, и череп, и масса других курьезов. Механическая хореография превращает пугающие эти фигуры в карнавал, пляску фантомов. И всему этому вторят музыканты, фокусники, певцы, шпагоглотатели, уличные художники и, уж конечно, тьма зрителей.

А стоит спуститься к улице Риволи – вновь возникнет старый, совсем старый Париж: и Отель-де-Виль с его стройными фасадами[202] и рядом грациозных фонтанов, и одинокая, словно выточенная из слоновой кости, башня Сен-Жак[203], одинаково прекрасная и в дождь, и в солнечных лучах.

Парижское такси

Как в скромном брассри естественным образом встречаются важный чиновник в галстуке от Ланвена с маляром в комбинезоне, так божественный купол собора Инвалидов – черный в золоте гирлянд (это сочетание есть, кажется, в одном лишь Париже) – высится на Левом берегу, вовсе не мешая с удовольствием рассматривать смешной и по-своему многозначительный памятник де Голлю у Елисейских Полей.