Парижские подробности, или Неуловимый Париж

Перекрестку в нынешнем его виде нет и века. Только в 1937 году косные парижские власти решились поставить здесь роденовский шедевр – памятник Бальзаку, законченный еще в 1897-м. Скульптура стала неотделимой и естественной частью перекрестка, соединив века и эпохи: XIX – Бальзака, и время Огюста Родена, и тридцатые годы, когда писатель наконец встал здесь, где, чудится, стоял всегда.

Танцы на Муффтар

А в 1986 году неподалеку, на бульваре Распай, рядом с церковью Нотр-Дам-де-Шан, поставили и памятник капитану Альфреду Дрейфусу (Hommage au capitaine Dreyfus)[227].

Как ни странно, в скульптуре есть – нет, не ирония, но нечто вроде скрытой улыбки, ощущаемой как альтернатива пафосу, которого так боятся французы. Бронзовый офицер стоит устало и гордо, салютуя сломанным клинком самому Провидению, как салютуют полководцу. Стоит чуть в стороне от улицы, словно прячась в тени деревьев, не заявляя о судьбе оклеветанного офицера, но лишь скупо напоминая о ней.

Монпарнас богат удивительными памятниками.

Порой в старых кварталах историческим центром по-прежнему остается кладбище. Но французское кладбище не похоже на российские погосты. Там едва ли услышишь рыдания. Конечно, боль и смерть везде одинаковы, как и память, и горе. Но изживают утраты по-разному.

…И как они относятся к мертвым, так дружески просто дружески, и хотя все там будут нет уныния и хотя неизбежно случается нет потрясения. Смерть и жизнь для французов едины и вот поэтому тоже неизбежно они основание двадцатого века (Гертруда Стайн).

Похороны на французских кладбищах торжественны, тихи, большинство одето по традиции в траур, церемония соблюдается просто, строго и без надрыва. Только в памятниках нередка патетика, громогласность (если можно так сказать о молчаливом камне), перечисление заслуг и орденов.

Монпарнасское, как и любое французское кладбище, – безмолвное царство былого. Каменные памятники, огромные и маленькие склепы, часовни, скульптуры, плиты, мирное и естественное соседство католических, иудейских, протестантских и прочих надгробий, темный полированный мрамор, стерильная чистота, холодный эпический покой.

Для приехавшего из России здесь есть непривычное, даже вызывающее оторопь: венки из бронзы, камня или керамики, разного рода украшения со стандартными надписями – то, что часто заменяет цветы, которые, впрочем, тоже приносят. Везде свои ритуалы, привычки, коды, за которыми века, поколения, понятия о вкусе.

По аккуратно вымощенным аллеям парижских кладбищ охотно прогуливаются и молодые люди, и почтенные пары, и родители с детьми, на лицах нет величавой скорби, просто задумчивость и – всегда – улыбка в ответ на взгляд встречных прохожих.

Да, поразительны эти слова Гертруды Стайн: «Смерть и жизнь для французов едины».

Напротив нашей гостиницы, под навесом автобусной остановки, долгие годы не то чтобы жил, но проводил многие часы еще молодой, страдающий церебральным параличом человек. Насколько мог, он старался заговаривать с прохожими, здоровался с ними, иногда – несколько мгновений – мог поддержать нехитрую беседу, почти тотчас же теряя ее нить. Смотрел вокруг с тихой радостью юродивого. Время от времени исчезал – рассказывали, его забирали домой, но он всегда возвращался на одну из ближайших остановок или скамеек. Но однажды зимним вечером мы увидели: автобусная остановка закрыта шторами, свет, полиция, толпа. Наш бедный сосед умер, место смерти закрыли от досужих взоров. Я сказал об этом нашей портье – милой, приветливой и серьезной даме, которую мы знаем полтора десятка лет. Она в ответ улыбнулась (для нас такая реакция все еще неожиданна!) и сказала: «Да, я его помню. Какой он был хороший человек!»

Улыбка и ласковые слова на прощанье. Париж.

«Смерть и жизнь для французов едины». Я часто повторяю эти слова Гертруды Стайн. И всегда – когда прихожу на Монпарнасское кладбище, чтобы взглянуть на это чудо скульптуры, один из лучших памятников, когда-либо являвшихся миру: «Поцелуй» работы великого Бранкузи[228].

Совсем небольшой угловатый кусок потемневшего известняка. Камень, состоящий из двух неразделимых, соединенных навечно фигур. Эта окаменевшая страсть поразительно целомудренна, просто срослись эти юные тела, сплелись руки и ноги, они полностью защищены от неласкового чужого мира, и даже глаз у них один – общий. На прямоугольном высоком постаменте русские буквы: «Танюша». Сплетение судеб: Россия, Румыния, и во Франции все случилось, и памятник на Монпарнасском кладбище – в Париже…