– Что ж, мне надо идти. Хорошего дня вам, мадемуазель.
Ее шаги затихают вдали, и я снова остаюсь в галерее одна. Я наклоняюсь, чтобы прочесть одну из сопроводительных надписей, что выставлены рядом с платьями, и мой взгляд падает на строгий черно-белый рисунок. Это логотип Lanvin, одной линией изображающий две фигуры. Мать и ребенок держатся за руки, как будто они собираются начать танцевать или во что-то поиграть. Одежда струится по их телам, а на их головах – нечто вроде корон.
Весьма характерный рисунок, и, как мне кажется, он мне смутно знаком. Должно быть, это всего лишь мое воображение, но мне кажется, что воздух вокруг внезапно наполняется запахом цветов. И внезапно я вспоминаю, где мне уже доводилось встречать это изображение матери и ребенка. Оно было на черном флаконе духов, стоявшем на туалетном столике моей матери.
Я продолжаю читать и узнаю, что Жанна Ланвен разработала этот логотип, чтобы подчеркнуть близкие отношения с ее единственным ребенком, дочерью по имени Маргарита. И именно Маргарита выбрала название для знаменитого цветочного аромата с древесными оттенками, созданного ее матерью: Arpège. Она именовала этот запах «арпеджио ароматов», где каждая нота в гармонии следовала за предыдущей.
Кажется, что зал вокруг меня внезапно наполняется звуками игры на фортепиано, и я вновь возвращаюсь в детство.
Должно быть, воспоминание о том аромате и пальцах моей матери, изящно скользящих по клавишам ее пианино, заставляет меня вспомнить еще одну фотографию, которую я обнаружила в оставленной для меня мамой коробке. На той фотографии она смотрела на меня, а ее лицо было озарено светом, как на картине «Мадонна с Младенцем».
Стоя в одиночестве посреди выставочного зала, окруженная творениями Жанны Ланвен, я в какой-то момент испытываю подлинное счастье при воспоминаниях о том, каково быть исполненной радости, наполняющей меня где-то глубоко внутри. Когда это чувство исчезает, после него остается знание: я, в конце концов, не одинока. Словно на том логотипе изображены не только Жанна и Маргарита, но и все матери и дети: вот они, мама и я, держимся за руки полные любви, и мы готовы пуститься в танец, который отныне и будет нашей жизнью.
Слова той женщины отозвались эхом в моих мыслях:
1942
После бомбардировки завода «Рено» в
Однажды вечером Мирей вернулась на Рю Кардинале, где обнаружила, что велосипед, который она одолжила у соседа в ночь бомбардировки, стоит прислоненным к ее двери. К его рулю оказалась привязана записка, и, пока она ее читала, у нее в горле комом вставали рыдания.
Вспоминая желтую звезду на его пальто, она страстно пожелала: пусть ему удастся сбежать, лишь бы не отправляться в один из тех лагерей в пригороде.
Беспокойство распространялось по городу из квартала в квартал и однажды переросло в демонстрацию, когда коммунистки с улицы Дагерр вышли на улицы в знак протеста из-за острой нехватки продовольствия: еды не было нигде, исключая склады для снабжения солдат на немецком фронте. Звучали выстрелы, производились аресты, и, как слышала по тайному сообщению Мирей, зачинщиков отправляли все в те же лагеря. Никто не возвращался. Посреди всего этого девушкам, лежавшим в своих кроватях, часто слышались глухие удары и гром взрывов, когда союзники в очередной раз затевали бомбежку. А немцы еще интенсивнее, чем когда-либо, укрепляли дорожные блокпосты, ставили барьеры на тех станциях метро, которые пока оставались открытыми, производили аресты и расстрелы, лишь бы удержать под контролем местное население.
Задания, которые Мирей выполняла для подпольной организации, становились все более опасными, но в то же время и более важными. Однажды, зайдя к красильщику, чтобы забрать несколько кусков шелка, она получила от него маленький пакетик для Вивьен, завернутый в коричневую бумагу, а затем инструкции для самой себя на этот вечер. Она должна была встретиться с неким мужчиной в северной части города и сопроводить его до дома Арно в Марэ, избегая основных станций метро, которые часто патрулировались немцами.