–
Дверь машины распахнулась, и Виви вытащили наружу. Затем две пары рук схватили Клэр, и она оказалась внутри здания. Сумка с одеждой, которую она так быстро упаковала, была вырвана из ее рук и передана женщине в серой форме, которая исчезла вместе с ней.
– Отведите их прямо на шестой этаж, – рявкнул один из мужчин, снимая кепку и перчатки. – Давайте посмотрим, как этим портнихам понравится наша «кухня».
Как и квартира на Рю Кардинале, чердачные комнаты в этом здании были тесными, а окна – маленькими. Но на этом сходство заканчивалось. Оконные рамы были заколочены досками, а в комнате, куда вошла Клэр, не было ничего, кроме одинокого стула и голой лампочки в металлическом колпаке, свисавшей с потолка. Она услышала, как в коридоре захлопнулась дверь, и предположила, что Виви отвели в такую же комнату.
Поначалу двое мужчин, которые пришли ее допросить, были даже вежливы.
– Пожалуйста, мадемуазель, присядьте, – сказал один, похлопав ее по плечу и подтолкнув к стулу. – Мы в самом деле не станем задерживать вас дольше, чем это необходимо. Так что, если вы просто ответите на наши вопросы, мы позволим вам уйти. Принести вам что-нибудь? Может быть, стакан воды?
Она понимала, что эта напускная доброта была уловкой, чтобы ослабить ее бдительность. Она покачала головой, плотно сжав руки на коленях, чтобы не выдать, как ее продирает дрожь.
Их первые вопросы казались почти несущественными, в то время как тон говоривших был почти располагающим. Как долго она работала в Делавин Кутюр? Нравилась ли ей ее работа? И как долго ее рыженькая подружка работала там? Она не произносила ни слова, лишь качая головой.
Второй мужчина, постоянно ходивший взад и вперед, резко повернулся на каблуках и уставился прямо ей в лицо. Она почувствовала запах его дыхания и брызги слюны на своем лице, когда тот прошипел:
– Вы очень привлекательная молодая женщина, Клэр. До чего же обидно было бы испортить такую симпатичную мордашку. Я предлагаю вам немедленно начать сотрудничество с нами. Скажите нам, что ваша подруга – Вивьен, кажется? – делала с коротковолновым передатчиком у себя в комнате. А может, вы работали вместе, э? Она давала вам сообщения для передачи?
Клэр снова покачала головой, не решаясь поднять руку, чтобы стереть с лица капли его слюны. Она даже успела на мгновение удивиться, что им знакомы их имена. Кто-то – может быть, Эрнст? – явно поделился этими сведениями с ними.
– Очень хорошо, – мужчина снова выпрямился. Она подумала, что тот собирается отойти, поэтому, когда он внезапно повернулся и ударил ее по лицу, казалось, что удар пришел из ниоткуда. Потом, когда она закричала от шока и боли, звук ее собственного голоса показался ей чуждым. Ей нужно было оставаться сильной ради Виви, точно так же – она это знала – как Виви остается сильной ради нее. Тогда она заговорила, твердо решив взять голос под контроль.
И хотя он все-таки дрожал, ей удалось сказать:
– Я Клэр Мейнардье. Вивьен Жискар – моя подруга. Мы обе работаем швеями в Сен-Жермене. – Нужно придерживаться этих трех простых фраз. Больше она ничего не скажет.
Казалось, что время, словно волны на пляже, то накатывает, то отступает; она уже потеряла счет, сколько часов могло пройти. Минуты, когда они допрашивали ее, казались бесконечными. Но кто знает, сколько секунд, а то и дней, могли длиться провалы в ее памяти?
Боль то отступала, то вновь накатывала, терзая ее острыми зубами и ослепляя, пока она полностью не погружалась в темноту. Она невыносимо устала, но эти двое не давали ей спать, расспрашивали, уговаривали, кричали, пока у нее не закружилась голова. Но постоянно, пока она тонула в этом море боли и времени, она цеплялась за три фразы, которые неустанно повторяла:
– Меня зовут Клэр Мейнардье. Вивьен Жискар моя подруга. Мы швеи из Сен-Жермена. – Распухшими губами она снова и снова бормотала эти заклинания, пока, наконец, ее не поглотила темнота.
Придя в себя, Клэр обнаружила, что лежит в углу комнаты. Ее тело онемело от холода, который просачивался сквозь стены и голые доски пола позади и под ней, но, пока она медленно приходила в себя, онемение постепенно сменилось ощущением жжения в ногах. Скованность ее конечностей растворялась в пульсирующей боли, и, когда она попыталась сесть, острая резь пронзила ее грудную клетку.
Неуверенно она провела кончиком языка по потрескавшимся и опухшим губам и поморщилась. Потом на нее напала неудержимая дрожь.