– Да, на другой же день после нашей свадьбы я должна была обратиться к вашей совести и потребовать расторжения брака…
– Клеманс, умоляю!.. Сжальтесь!
– Но, раз уж смирилась со своим положением, я должна была оправдать его добротой и преданностью, а не быть вам постоянным молчаливым упреком, проявляя холодное высокомерие. Я должна была утешить вас в этом страшном несчастье и помнить только, что это ваша горькая беда. Постепенно я бы привыкла к роли сестры милосердия, к заботам о вас, может быть, даже к жертвам, а ваша признательность возместила бы мне все, и тогда… Но что с вами, господи? Вы плачете!..
– Да, плачу… И это благостные слезы… Вы не знаете, какие новые чувства пробуждают во мне ваши слова! О Клеманс, позвольте мне поплакать!.. Только сейчас я понял, какое преступление совершил, связав вашу судьбу с моей печальной судьбой!
– А я только сейчас почувствовала, что могу все забыть и простить. Ваши покаянные слезы принесли мне счастье, о котором я даже не знала. Поэтому мужайтесь, мой друг, мужайтесь! Не суждена нам райская и беспечная жизнь, но утешимся в исполнении долга, предназначенного нам судьбой. Будем терпимы друг к другу, а если станем слабеть, то поглядим на колыбель нашей дочки, отдадим ей все наши добрые чувства, и у нас еще останутся печальные и святые радости…
– Ангел, вы просто ангел!.. – воскликнул маркиз д’Арвиль, сжимая руки и глядя на жену со страстью и восхищением. – О Клеманс, вы сами не знаете, какое счастье и горе принесли мне! Вы не знаете, что самые жестокие ваши слова и самые горькие упреки в прошлом, быть может, мною заслуженные, не ранят меня столь глубоко, как сейчас ваше нежное снисхождение, ваша великодушная терпимость… И все же, несмотря ни на что, вы пробуждаете во мне надежду. Вы даже не представляете, о каком будущем я смею мечтать!
– И вы можете полностью и слепо верить во все, о чем я говорю, Альбер. Моя решимость тверда, клянусь вам, и я от своего решения не отступлюсь. Позднее я смогу представить вам новые доказательства…
– Доказательства? – воскликнул маркиз, ошеломленный столь неожиданной радостью. – Какие доказательства? Разве я в них нуждаюсь? Ваш взгляд, ваш тон, божественное выражение лица, которое делает вас еще прекраснее, мое сердце, которое бьется и трепещет, – разве все это не доказывает мне, что вы говорите святую правду? Вы знаете, Клеманс, мужчины ненасытны в своих желаниях, – добавил маркиз, приближаясь к креслу своей жены. – Однако ваши благородные и трогательные слова внушают мне надежду, даже смелость надеяться на счастье… которое еще вчера казалось мне безумной и недостижимой мечтой!
– О чем вы? – спросила Клеманс, немного встревоженная страстными словами мужа. – Я не совсем понимаю…
– Да, да! – воскликнул он, сжимая руку жены. – Ваша нежность, ваши заботы, ваша любовь… Вы слышите, Клеманс?.. Любовь! Я надеюсь на вашу любовь, не на бледную, чуть теплую симпатию, а на пылкую страсть, подобную моей… О, вы не знаете глубины этой страсти! Я не смел даже говорить о ней… Вы всегда были ко мне так холодны… Никогда ни единого доброго слова… Никогда ни одного из тех слов, которые сейчас заставили меня плакать… и сейчас внушают надежду на счастье… Да, на счастье, которое я заслуживаю! Ибо я всегда так любил вас… и так страдал, не смея об этом сказать… Сердце мое разрывалось от боли, и я страдал. Я страшился людей, у меня был замкнутый, угрюмый характер, и все от этого. И представьте, каково было мне, ведь в моем доме жила очаровательная и обожаемая женщина, моя жена, которую я жаждал с пылкой любовью, сгорал от страсти, но был обречен на одинокие, горячечные бессонные ночи… О нет, вы не знаете моих слез отчаяния, моей бессильной ярости! Уверяю вас, если бы знали, вы бы сжалились надо мной. Но что я говорю? Разве вы об этом не знаете? Не догадывались о моих мучениях? Вы все поняли, обо всем догадались и понимали меня… Ваша несравненная красота, ваша грация, обаяние перестанут быть для меня повседневной сладостной пыткой, не так ли? Это самое драгоценное из всех сокровищ, которые принадлежат мне и которым я не обладаю… оно будет скоро моим… Да, мое сердце, мое опьянение, моя невыразимая радость говорят мне, что так оно и будет! Не правда ли, моя любимая, моя нежная подруга?
С этими словами маркиз д’Арвиль припал к руке своей жены со страстными поцелуями.
Клеманс, ошеломленная тем, как неправильно понял ее маркиз, испытала ужас и почти отвращение и чуть было не отдернула свою руку.
Лицо ее слишком откровенно выражало ее чувства, чтобы маркиз мог в них ошибаться.
Это было для него ужасным ударом. Лицо его исказилось гримасой отчаяния. Г-жа д’Арвиль живо протянула ему руку и воскликнула:
– Альбер! Клянусь вам, я буду вам самой верной подругой, самой нежной сестрой… но не более… Простите, простите меня, если мои слова подали вам надежду, которой никогда не сбыться… Я не смогу!
– Никогда?.. – воскликнул маркиз д’Арвиль, устремив на свою жену умоляющий и отчаянный взгляд.
– Никогда, – ответила Клеманс.