Парижский мститель. 10 лет прямого действия

Когда начался мировой экономический кризис, вооруженная борьба стала частью нового пролетарского восстания в империалистическом центре, и чем дальше развивалось революционное движение, тем большую роль в нем играла вооруженная борьба. В развитых странах пролетариату пришлось бороться в одиночку и на нескольких фронтах, в том числе чтобы разрушить ложное единство между властью и народными слоями, обманутыми иллюзиями «демократических» буржуазных перемен. Партизанская война стала для средством завоевания политической автономии для рабочего класса. Революционеры должны были порвать с присвоенным соглашателями протестом, покинуть хитроумно устроенные резервации системной политики.

Начиная с 1848 года стало очевидно, что революционное движение в одной стране может вызвать аналогичную ситуацию в соседних странах, благодаря солидарности и обмену опытом. Ярким примером была реакция на май ‘68. Революционная инициатива переходила от одного движения к другому. Немецкий «внепарламентаризм» оказал сильное влияние на французских леворадикалов, порвавших с ревизионизмом «коммунистической» партии. В свою очередь, GP вдохновила итальянских революционных левых и привела к образованию BR.

Импульс Brigate Rosse и Rote Armee Fraktion

В 1977 году мы находились под влиянием революционного порыва, охватившего всю Европу; его выразителями были, главным образом, RAF и BR. При распространении классовой борьбы на весь континент, этот импульс мобилизовал не только революционеров. Государства быстро поняли, что к чему, и создали континентальные контрреволюционные инструменты – такие как Trevi или Gladio, которые были очень активны в 1970-х годах. Репрессии и кровавые провокации потрясли Европу.

С наступлениями RAF и кампаниями BR мы вновь открыли для себя «дух революции» – радикальное сомнение в системе:

Перманентная политическая и идеологическая партизанская война против всех миазмов ревизионистской и оппортунистической мысли, против всех реалий буржуазной идеологической системы, против систематической практики капитуляции, контроля и ликвидации, связанной с государственными аппаратами и отношениями в эпоху государственно-монополистического капитализма, с их управлением классовым антагонизмом и с их политикой перманентной контрреволюции. (Прямое действие, 1984: «Европейский вопрос в революционной борьбе сегодня»).

Мы свято верили в триединство антикапиталистического, антиимпериалистического и антиоппортунистического фронтов, необходимое для подрыва буржуазной власти в империалистическом центре.

О политической конъюнктуре конца 1970-х годов

Анализ конъюнктуры, на котором мы основывали оценку возможностей автономного политического действия, опирался на три стержня.

С 1973 года стало ясно, что кризис капитализма не был временным явлением. Симптомы – падение прибыли, нестабильность доллара, социальные противоречия и т. д. – недвусмысленно намекали, что кризис будет продолжаться. Новый общий кризис перепроизводства душил всю систему. Политики справа и слева уверяли народ, что всё хорошо: «Сегодняшние прибыли – это завтрашние инвестиции и завтрашние рабочие места», успокаивал граждан Гельмут Шмидт, – однако рушилась вся послевоенная модель накопления. Ситуация осложнялась тем, что глобальный протест бросил вызов господству центральных государств. От черных американских гетто до южных партизанских движений, от пролетарских восстаний в центрах до народных революций на периферии – протестный импульс затронул даже такого «империалистического жандарма», как Иран.

В таких ситуациях правящий класс привык сохранять свое господство, развязывая мощную классовую войну: наступление, способное сломить освободительный импульс пролетарских сил, обратить вспять завоевания рабочих и развратить революционные движения бывших колоний. Поэтому мы ожидали решительных и стратегически важных столкновений. Ведь между революцией и мировой войной господствующая буржуазия никогда не колебалась: восстановление необходимого для высоких прибылей уровня эксплуатации в ее глазах стоит “сопутствующего ущерба” в виде военного конфликта.

Анализ оппортунистов грешил не только личными амбициями и соглашательством, он и в целом был двояким и ложным.

Во-первых, даже после сокращения протестного движения после 68 года, новый статус-кво не удовлетворял аппетиты правящего класса. Система обречена на дисбаланс, в каждой капиталистической стране нарастают внешние и внутренние конфликты. О каком умиротворении или отступлении от классовой борьбы можно говорить в таких условиях? На руинах фордизма, под давлением падения нормы прибыли, у буржуазии нет выбора, кроме как создать новую модель накопления и уничтожить “государство всеобщего благосостояния” и завоевания социальной борьбы. Эти потрясения никогда не проходили мирно, порождая жестокие репрессии (военно-полицейские и экономические), на которые пролетарии исторически отвечали сопротивлением.