Парижское эхо

– Большинству «харки» пришлось остаться в Алжире. Они умоляли о помощи, но де Голль лишь развел руками и назвал их «жертвами истории». Алжирские лоялистки платили деньги, чтобы самолично выдрать их хлыстом. Я читал, что были случаи, когда от них живьем отрезали кусочки плоти и скармливали собакам. Те немногие, кто сумел убежать, попали в лагеря. Как и твой друг.

– Неудивительно, что Джамаль так плохо настроен по отношению к Франции. – Я попытался сказать что-то умное, но самом деле просто радовался тому, что теперь наконец знаю, кто такой де Голль.

Затем я упомянул о полицейских расправах 1961 года и спросил у Джулиана про список погибших. Тот лишь покачал головой.

– Увы, об этом я мало что знаю. Но архивы в подобных случаях, как правило, запечатывают на пятьдесят лет. И никогда не публикуют имена.

– Почему нет?

– Во-первых, скорее всего их никто не знает. Думаешь, кто-то опознавал трупы? Сомневаюсь. Скорее всего их выловили из реки и просто сожгли. Да и вообще, много ли там было таких, кто имел при себе документы?

– Не знаю, – ответил я, пытаясь не думать о деталях произошедшего.

– Ну а во-вторых… О таких вещах люди всегда торопятся забыть. Они не хотят знать. Замечал когда-нибудь, что, если заговорить с французом на неприятную тему, он не станет спорить? Будет молча сидеть и ждать, пока ты не выдохнешься.

– Я как-то познакомился в баре с одним французом. Когда разговор зашел про Зидана и как его удалили с поля в финальном матче Кубка мира, тот сразу замолчал и больше со мной не разговаривал. Только пялился, как будто я сумасшедший.

Джулиан принес нам еще по пиву, а потом сказал:

– Но дело не только в «харки». Когда «черноногие» вернулись во Францию, они оказались в подвешенном положении. Учителя, служащие, инженеры… Это были люди, которые верно служили своей стране в тяжких условиях. Дома никто их не ждал, никто не помог им материально. Просто так легла фишка – они оказались в неправильном месте в неправильное время. И никто не хотел их знать. Так распорядилась история.

Глотнув пива, Джулиан улыбнулся.

– Ладно, чего уж там, – сказал он. – Я ведь попросил тебя о встрече не для того, чтобы вспоминать мрачное прошлое французского колониализма. К тому же не думаю, что у британцев оно сильно лучше. Тоже сплошная муть. Тарик, на самом деле я хотел попросить тебя об одолжении. Как ты знаешь, мы с Ханной очень хорошие друзья.

– Да, вы…

– Я за нее волнуюсь. Она сейчас очень ранима. Похоже, работа все-таки взяла над ней верх.

Я кивнул, хотя не очень понимал, что он имеет в виду.

– Ты за ней приглядишь? Мне нужно съездить в Лондон. Очень может быть, что я там и останусь.

– Ты хочешь сказать, что не вернешься в Париж?

– Не знаю. Мне надо закончить книгу. Я так увлекся историей оккупации, что проворонил сроки. К счастью, издатели меня пожалели и дали на все про все еще две недели.

– То есть все дело в книге? В сроках?

– Ну, по большей части. Есть, конечно, и другие обстоятельства. В Париже все складывается немного не так, как мне хотелось бы. Я не могу ломиться в закрытую дверь. Я должен уважать… чужие решения. Чужую принципиальность. Она достойна восхищения.

С этими словами Джулиан совсем погрустнел.

– Поможешь мне? – спросил он. – Я дам тебе свой номер. Позвони, если заметишь что-то неладное.

– Что, например?

Глубоко вдохнув, он ответил:

– В ее работе сейчас наступил очень напряженный момент. К тому же тема ее исследования… все эти женщины, которым пришлось в одиночку бороться с целым миром… Каким-то странным образом все это напомнило ей о старых ранах, которые так толком и не затянулись. Рабочее наложилось на личное, и ей очень тяжело со всем управляться. Боюсь, еще немного, и она не выдержит.

– Скажи, она вообще когда-нибудь встречалась с мужчинами?

– Однажды, да. Очень давно. Он был русским.

– Правда? Да как же она умудрилась… Значит, русский? Ты его знал? Каким он был человеком?

– Плохим. – Джулиан допил пиво большим глотком и добавил: – Хотя не знаю, может, я несправедлив. Мы встречались всего два раза. Но он мне сразу не понравился. В нем была какая-то жестокость.

После неловкой паузы мы решили обсудить практическую сторону вопроса: кто когда уезжает (он – на следующий день, я – скоро) и как в случае чего выйти на связь (по какой-то непонятной причине Джулиан решил избавиться от парижского мобильного и дал мне домашний телефон своей сестры в Лондоне). Потом я спросил, чем он планирует заняться по возвращении (работой, преподаванием, новыми книгами), где собирается жить и что теперь будет с его парижской квартирой.

– Значит, ты пробудешь здесь еще две недели? – спросил Джулиан, поднимаясь из-за стола.

– Вроде того.

– Что ж, это лучше, чем ничего. Мне будет спокойнее, зная, что ты за ней приглядываешь. Знаешь, ведь ты ей нравишься.

К этому моменту мы уже вышли на улицу.

– Попрощаешься с ней за меня? Скажи, что меня позвали дела. Что де Мюссе понадобилась моя помощь.

– Разве ты не попрощаешься с ней лично?

– Нет. Думаю, не стоит.

– Хорошо. Я передам. Де Мюссе.

– Подбросить тебя на такси?

– Нет, спасибо. Я на метро.