Парижское эхо

Следующая часть поэмы больше напоминала признание. В ней появлялось воспоминание о давно потерянной любви. Поэт лежит один в своей постели и думает о том, как когда-то в этой же самой постели его согревало тепло любимой. В память о ней он сохранил кое-какие сувениры: локоны волос, письма – и называл их «debris d’amour»[59]. Разглядывая эти реликвии, он вспоминал вечные клятвы, произнесенные одним далеким днем. «Слезы катились из его глаз, но очень скоро эти глаза не узнают собственных слез». В отсутствие двойника поэма приобрела совсем другое настроение и стала вдруг жестокой, поэтому я прекратила чтение и отложила текст в сторону. Мне оставалась только одна страница, и я решила, что переведу ее в поезде по дороге в Страсбург.

Ранним вечером следующего дня, чувствуя, что слишком засиделась дома (моя старенькая домоправительница-лионка называла это состояние «casaniere»[60]), я решила немного прогуляться по городу. Кажется, Джулиан однажды рассказывал, что альтер эго де Мюссе являлось к нему во время прогулок по саду Тюильри. Или он говорил про Люксембургский сад? Есть еще одна известная поэма – «Colloque sentimental»[61], написанная Полем Верленом. Ее сюжет вращается вокруг двух призраков – бывших любовников, которые встретились во «vieux pare, solitaire et glace», старом пустынном замерзшем парке. Возможно, мне стоило поразмыслить о ней? Найдя текст в интернете, я обнаружила, что в нем всего несколько строчек. Два призрака идут навстречу друг другу, неуверенные в том, что их любовь действительно когда-то существовала: «Видишь ли ты мою душу в своих снах?» Последняя строчка звучала так: «И только ночь слышала их разговор». Я поняла, что в таких стихах покоя мне не найти, поэтому поскорее захлопнула крышку ноутбука.

Как бы то ни было, в Тюильри я никогда раньше не бывала, поэтому решила отправиться именно туда. Сад не принадлежал Левому берегу, который я весь исходила, будучи студенткой; а приехав в Париж во второй раз, я в основном бродила по трущобам и бывшим фабрикам. Тюильри располагался в той части города, которую монархи и императоры не украсили авеню и бульварами. Доехав до станции «Лувр – Риволи», я стала подниматься на улицу, представляя, как когда-то то же самое делал майор Клаус Рихтер. Однажды, выйдя из вагона первого класса, он заметил на платформе стройноногую бандитку Жюльетт. Она летела по ступенькам, беззаботно виляя бедрами и придерживая рукой свою единственную сумочку на длинной лямке. Свернув на рю де Риволи, она нырнула под арочные своды колоннады, где теперь прогуливалась и я. На миг мне показалось, что я слышу в воздухе трепыхание нацистских флагов.

В саду Тюильри я первым делом заметила бюсты и статуи в честь римлян, которые когда-то вторглись на территорию Галлии – по французским меркам эпизод огромного исторического значения, но почти неизвестный в моей родной стране (да и в стране Тарика, если уж на то пошло). Приглядевшись к надписям на постаментах, я поняла, что не узнаю ни одного имени. Интересно, что думают другие случайные прохожие, когда видят эти каменные бороды?

Я шла по аллее среди каштанов, собирая подошвами темно-серую пыль. Слева покачивались на ветру серебристые тополя; табличка сообщала, что на их месте когда-то располагалась школа верховой езды. На город медленно опустились сумерки, но людей в парке не убавилось.

Когда-то Тюильри служил личной игровой площадкой для королей, но в итоге превратился в сад для народа. Очень по-французски. Присев на лавочку, я стала думать о тех, кто ходил по этим тропинкам до меня. Когда очаровательная Жильберта Сван из романов Пруста была еще ребенком, она играла здесь в серсо, пока издалека за ней с восхищением наблюдал юный Марсель… Матильда Массон и ее чуткий возлюбленный Арман устраивали здесь свои скромные пикники. Может, они сидели на той же самой лавочке, что и я. Может, в один из таких же вечеров Арман признался ей, что примкнул к Сопротивлению.

Боковым зрением я увидела, как невысокая темноволосая женщина примерно моих лет, в похожем летнем платье, с голыми ногами, подошла к детской площадке и взяла на руки малыша.

Я приехала в Тюильри, чтобы немного размяться и насладиться покоем, но вместо этого никак не могла отделаться от потока бессвязных мыслей. Чуть поодаль, среди переплетенных грабов, пара молодоженов позировала для свадебного снимка; фотограф поторапливал их, чтобы поймать последний дневной свет. Я поднялась и сделала глубокий вдох: пришло время возвращаться домой.

Когда я выбралась к восточному выходу, примыкавшему к Луврскому дворцу, парк понемногу опустел. Гравийные тропинки сменились зеленой лужайкой с живой изгородью из тиса и самшита. Идя вдоль нее под покровом молодой ночи, я услышала, как кто-то закопошился в темной листве; потом оттуда показались мужские руки и ноги. Куда бы я ни посмотрела, все кусты как будто ожили. В паре метров от меня на дорогу выползли двое мужчин, поднялись на ноги и стали поправлять одежду.