Парижское эхо

– Что ж, я мог бы сводить их к Эйфелевой башне, на авеню де Сюфран. Там когда-то жили сестры Тамбур. Жермен и Мадлен. Невероятно храбрые женщины, которым просто не повезло: один дурак-сопротивленец забыл в поезде портфель со всеми адресами и явками. Квартира 38 по авеню де Сюфран превратилась в смертельную западню. Агенты гестапо следили за ней на протяжении нескольких лет. Затем мы съездили бы к отелю «Лютеция» на станции «Севр – Бабилон» – туда, где расположился абвер. Ну а потом, конечно, на авеню Фош. Там обосновалась служба безопасности СС. Знаешь почему? Потому что в 1918 году маршал Фош подписал капитуляцию Германии.

– Ну и ну. Затаили обиду.

– Всякий раз, когда я прохожу мимо дома 84 по проспекту Фош, я смотрю на окна последнего этажа – именно там когда-то располагалась маленькая комнатка прислуги, в которой сотрудники СД пытали заключенных. Готов поклясться, что иногда оттуда доносится женский плач.

Я ничего не ответила.

– Ты какая-то грустная, – сказал Джулиан. – Тебе не нравится еда?

– Что? Нет-нет. Нравится. Кстати, что мы едим?

– Какая-то утка. – Он взглянул в меню и добавил: – Утка «Питивье». Даже не знаю, что это. Тарт? Пирог? В любом случае довольно вкусно, правда?

– Очень. Я просто думаю… Мы так часто говорим, что нужно помнить прошлое. Нужно искупать ошибки тех, кто жил до нас. Учить молодое поколение, чтобы оно не наступало на те же грабли. Но вдруг все это не более чем благонамеренная болтовня?

– Что ты имеешь в виду?

– Как бы лучше выразиться… Мы привыкли различать священную память о злодеянии и обыкновенную злобу, затаенную на обидчика. Но так ли они в действительности отличаются?

Глубоко вдохнув, Джулиан сказал:

– Думаю, тут все просто.

– Не уходи от вопроса.

– Я не ухожу. Еще совсем недавно сербы резали боснийских мусульман в отместку за то, что в 1380-каком-то году Османская империя победила их в битве на Косовом поле. В 1380 году! Да вся сербская идентичность построена вокруг мифа о Косовом поле. Не лучше ли было просто обо всем забыть? Вынашивать обиду на протяжении шестисот лет? Безумие!

– Согласна, – ответила я, чувствуя, как на меня снова накатывает усталость.

– Или взять, к примеру, битву за Галлипольский полуостров 1915 года. То, что случилось с войсками АНЗАКа[58] – произошло по вине австралийского правительства. В итоге день начала этой операции стал национальным праздником Австралии. Но вместе с тем сохранилась и обида на британских командиров. Во многом благодаря этой обиде австралийцы стали теми, кем стали. Хотя Британия потеряла в два раза больше людей, чем Австралия и Новая Зеландия, вместе взятые.

Испугавшись, что я вот-вот упущу все, чего с таким трудом добилась часом ранее, я опустила глаза, а потом вдруг поднялась из-за столика и сказала:

– Спасибо за чудесный вечер. Извини, но мне кажется, пора возвращаться домой.

Джулиан накрыл ладонью мое запястье.

– Прости меня. Я что… опять заболтался?

– Нет-нет. Я просто устала.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да. Просто устала. То, что я рассказала тебе раньше… Как камень с души.

– Погоди, я поймаю для тебя такси.

Я почти не видела Тарика с тех пор, как он устроил вечеринку в честь дня рождения. На следующий день он предложил отдать свою комнату Жасмин, которой до того приходилось делить постель со мной. Я согласилась и поблагодарила его за столь щедрое предложение. И Тарик сразу же куда-то испарился, сказав на прощание, что вернется в конце недели, когда моя подруга улетит обратно в Нью-Йорк.

В пьяном угаре вечеринки я не особенно задумалась о том, как сильно Тарик опозорился с генералом де Голлем. Сразу после этого он вышел в туалет, и разговор спокойно продолжился без его участия; вернулся он нескоро – бледный, как простыня. Но если подумать, кто я такая, чтобы его судить? На первом курсе у меня самой случались неловкости с участием месье де Голля. Правда, меня они лишь раззадорили, и я с упоением просиживала в библиотеке все свободное время. Но не потому, что свято верила в «любовь к знаниям», а потому, что боялась, как бы меня снова не разоблачили.

Нежелание смеяться над Тариком говорило о более глубоких, фундаментальных изменениях, которые происходили у меня в душе. Я не могла подобрать этому процессу подходящего определения, но ощущала некое… тектоническое волнение. Задумавшись об этом, я вздохнула. Теперь было уже поздно менять краеугольные жизненные установки. Меня ждала настоящая работа: разложить на столе все бумаги, составить план, писать, удалять и начинать заново. Так я наконец приступила к написанию главы.

Я услышала, как в двери повернулся ключ. Зайдя в гостиную, Тарик снял с плеча небольшой рюкзак.

– Ты в порядке? – спросила я. – Где ты был?

– Навещал одного старого друга. Китаянку, которая живет на двадцать первом этаже в «Олимпиадах». Жасмин уехала?

– Да, сегодня утром.

– Она мне понравилась.

– Я заметила.