Парижское эхо

Я решила, что, меняя тему, он пытается защитить меня от дальнейшего позора, поэтому удвоила усилия в попытке выдать события десятилетней давности за некий союз двух умов. Правда оказалась недостаточно грандиозной.

– Он стал замечательным компаньоном, – продолжала я. – Я чувствовала себя так одиноко в Париже до встречи с ним. Но ты ведь понимаешь, дело было не только в этом. Между нами возникло нечто большее. Мы были совершенно одинаковыми на уровне…

– …в романе «Западня». – Джулиан словно бы не обращал на меня внимания. – В разное время название переводили как «Выпивоха» и «Нокаут». Многие считают эту книгу лучшим произведением Золя, но лично мне куда больше нравится «Жерминаль»…

– …хотя, конечно, я знала, что он женат. Но ведь они жили раздельно. К тому же у нас было так много общего…

– …тело несчастной прачки Жервезы лежало в мерзком подвале этого дома на рю де ля Гут д’Ор, пока несколько дней спустя его наконец не нашли…

Я не собиралась поддаваться на деликатную попытку Джулиана спасти остатки моей репутации.

– Однако я не позволю одному-единственному роману с грустным концом предопределить всю мою оставшуюся жизнь, – твердо сказала я. – Я не жертва. К тому же все любовные отношения так или иначе заканчиваются плохо, если, конечно, не выдыхаются раньше, что тоже можно считать плохим концом.

– …Жервеза жила в картонной коробке под лестницей, в доме с внутренним двором. Может, именно в этом доме и жил твой русский.

Я опустила глаза. Мне больше нечего было сказать, и я знала, что, если не замолчу, обязательно разрыдаюсь.

Вскоре Александр вернулся в Санкт-Петербург. Уехал, не предупредив. Только тогда я наконец осознала истинную причину его прямоты и нетерпеливости. То, что я воспринимала как доказательство страсти, на самом деле говорило лишь о том, что у него было слишком мало времени. Он не пытался обменять обратный билет и даже не думал отложить свое возвращение. Оказалось, что в его случае «жить раздельно» с женой означало лишь на некоторое время разъехаться по разным странам. В откровенности наших постельных разговоров я видела безоговорочное свидетельство его чувств, его погруженности в мой внутренний мир, однако, как я догадалась позже, на самом деле он избегал разговоров на более серьезные темы – чтобы не заскучать, выслушивая мои мнения.

Конечно, я не стала рассказывать Джулиану, как переживала наше расставание: как плакала, уткнувшись в подушку, и как рвала постельное белье, проклиная собственную доверчивость. Как я ненавидела Александра и как долго это чувство не давало мне покоя, изводило меня и днем и ночью. Я не могла признаться себе самой, что, даже несмотря на то что меня обидели и так бесцеремонно мною воспользовались, я по-прежнему его любила. Ведь это признание означало бы, что я – глубоко порочный, несовершенный человек, и жить с такой мыслью я просто не могла.

Долгое время я гадала, что же из случившегося в моей жизни превратило меня в уязвимую беззащитную девочку. Я копалась в своем детстве, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но не обнаружила ничего, что могло бы послужить источником душевной травмы. Я выросла в самом обыкновенном доме, с уверенным в себе братом и слегка растерянными родителями («Но она так сложно говорит…»), училась в нормальной школе, где сумела завести достаточно друзей. На смену сталелитейным заводам в нашем городке пришли IT-стартапы, но и в этом не было ничего необычного. Получалось, дело было только во мне – просто я такой родилась.

На протяжении десяти лет я пыталась позабыть ту девушку, которой когда-то была, позабыть ту самую Дидону, исполненную яростного томления. Пусть то была настоящая я, но мне куда больше нравилась другая версия: та, которая работала, поддерживала хорошие отношения с коллегами и друзьями и охотно бралась за любое новое дело.

Когда я перешла к описанию лет, последовавших за разрывом, Джулиан постепенно расслабился. Он с интересом расспрашивал меня о поездке в Африку и возвращении в колледж в качестве исследователя, пытался выяснить причину моих неудач в отношениях с другими мужчинами и смеялся над рассказами о профессоре Пут-нам, всемогущей и бесстрашной.

И вот история под названием «Твой русский поэт» – если выражаться словами Джулиана – подошла к концу. На меня вдруг навалилась невероятная усталость, однако, даже несмотря на это, я чувствовала себя вполне комфортно. Некоторое время мы сидели молча. Наверное, каждый из нас так или иначе перебирал в голове подробности случившегося, чтобы по кусочкам восстановить ту Ханну, которой я когда-то была. Я понимала, что моя история прозвучала не слишком убедительно – у меня так и не получилось передать всю глубину моих тогдашних эмоций. Я просто не сумела найти подходящих слов. Но вот что странно: теперь меня это ничуть не волновало. Я вдруг поняла, что никому ничего не должна – даже Джулиану – и что передо мной стоит одна-единственная задача – выжить: залечить раны и двигаться дальше.

– Почти восемь, – сказал наконец Джулиан.

– Значит, пабы уже открылись?