Парижское эхо

На следующий день я решила воссоздать маршрут старика Массона до работы. По Второй линии я пронеслась мимо «Сталинграда» и «Барбес», над универмагом «Тати» и маленькой Африкой, с которой меня связывало так много болезненных воспоминаний. На платформе «Севр – Бабилон», располагавшейся прямо под отелем «Лютеция», я обратила внимание на уличного артиста, который давал спектакль в дальнем конце вагона. Старичок с густой белой бородой размахивал потрепанными куклами над черной занавеской, которую он повесил между двумя хромированными поручнями. Пассажиры не обращали на него внимания: кое-кто намертво прилип к своему телефону, другие увлеченно рассматривали обувь попутчиков. Кукловод оставался невозмутим и, кажется, искренне верил в собственную историю, которая, судя по всему, представляла собой смесь приключенческого романа и моралите. Среди кукольных имен я уловила два знакомых: Мариус и Козетта.

Я сошла на станции «Конвансьон», после чего меня ждала пятнадцатиминутная прогулка до бывшей территории боен, на которой теперь располагался парк Жоржа Брассенса. Возможно, профсоюз, в котором состоял старик Массон, все-таки выделил ему место в бесплатном автобусе? Может, даже лошадь с повозкой?

На входе в парк меня приветствовали два бронзовых быка на прямоугольных основаниях. Зайдя в ворота, я увидела клумбы с красными и оранжевыми цветами, пруд, окаймленный камнем, и гравийные дорожки, петлявшие под сводами платанов. Этакая «приятность», подумала я, для жителей многоэтажек, возвышавшихся на склоне холма по соседству. Но как бы ни любили это место современные женщины с младенцами в колясках, я с трудом представляла его себе во времена оккупации: с ангарами, куда животных сгоняли перед смертью, шлангами для мойки полов, красной пеной на сточных трубах, мясниками, которые закидывали туши в грузовики и развозили по ресторанам Клиши и Сен-Жермена.

Поднявшись в гору, я пустилась в долгую прогулку вокруг муниципальных насаждений в надежде, что рано или поздно уловлю ощущение прошлого и того места, где когда-то работал отец Матильды. Однако среди пустых лавочек, высотных зданий из белого бетона и следов от беговых кроссовок, которые изредка встречались на пыльной дороге, я ощущала лишь привычную текстуру повседневности.

На обратном пути возле главных ворот я неожиданно остановилась. В воздухе пахнуло лошадиным потом. Принюхавшись, я повернула в сторону и пошла на запах к окраине парка. Я ожидала увидеть конный двор, спрятанный под сенью деревьев, и держала ухо востро – чтобы не прослушать цоканье металлических подков. Миновав разноцветную площадку для игр и здание яслей, раскрашенное в таком же кукольном стиле, я окончательно убедилась: никаких лошадей там не было.

В конце концов я вышла к бывшей конюшне, протянувшей вдоль ограды. Здесь во времена старика Массона божьи создания заканчивали свой трагический путь от пастбища к парижскому столу. Однажды я прочитала, как обитатели Вожирара жаловались на лошадиный запах – настолько едкий, что перебивал даже вонь от убитых коров и кур.

Однако в последний раз лошадей сюда привозили более пятидесяти лет назад. Теперь же под стеклянной крышей на красивых железных подпорках устраивали ярмарки подержанных книг. В первом стойле мне встретилось несколько коллекционных томов, но в основном там продавали однотипные собрания Руссо и Вольтера, которые когда-то спасли из разрушенных домов, а теперь отпускали метрами, как альтернативу обоям. Во втором стойле торговали комиксами, среди которых попадались как вполне современные, так и безнадежно устаревшие – например, про слона-колонизатора по имени Ба-бар или про дурочку-бретонку Бекассин. Был ли в этих книгах какой-то шарм или только недостатки, продавцы и покупатели говорили о них исключительно в контексте любопытства: никто не рассчитывал, что после приобретения их действительно будет кто-то читать.

Шагая домой от метро, я надеялась, что застану в квартире Тарика. Он, конечно, не даст мне ответов и не поможет разгадать тайну лошадиного амбре, но по крайней мере в его компании я смогу выговориться. К тому же я по-прежнему верила, что в силу невежества мой жилец обладает повышенной восприимчивостью ко всему, что происходит в реальном мире. За пару дней до вечеринки я так и сказала: «Мне нравятся твои истории про девушек в метро. И про людей, которых ты случайно встречаешь на улице. Может, все дело в том, что ты пока не накопил достаточно опыта и знаний. Ты не ищешь потаенных связей и не говоришь, что суть вещей должна быть такой-то только потому что, во времена Парижской коммуны случилось то-то и то-то. Ты летишь по жизни рикошетом, словно шарик в машине для пинбола. Ты видишь все таким, какое оно есть сегодня. Это редкий дар». Тарик ответил: «Правда? А я-то думал, дело в наркотиках».

Дома его не оказалось, и я не знала, когда он вернется, – оставлять друг другу записки у нас было не принято. Поэтому в следующие несколько часов мне пришлось сосредоточиться на рутине: книги, работа, уборка, проверка электронной почты, планирование.