Парижское эхо

Пройдя минут пятнадцать вниз по рю Бабилон, я свернул к Эколь Милитер и вскоре понял, что иду по рю де л’Экспозисьон. Ничего такого я не планировал, поскольку едва соображал, где вообще нахожусь, однако в какой-то момент ноги будто сами меня подхватили и понесли вдоль знакомой улочки. Я купил Figaro у того же газетчика и снова встал, прислонившись к стене. Ателье работало, но за швейной машинкой в окне никто не сидел. За прилавком возле вешалки я увидел ту самую женщину в очках, которая приносила Клемане чай.

Времени было полпятого, так что до закрытия ателье оставался как минимум час. Мужчина, который в прошлый раз закрывал дверь, вышел на улицу со связкой ключей и посмотрел в обе стороны, словно ждал кого-то, а этот кто-то опаздывал. Затем он взглянул на часы и зашагал в сторону рю Сен – Доминик. Я прождал около часа, но из ателье больше никто не выходил и никто в него не входил.

В конце концов я перешел дорогу и открыл дверь. Я не особо стеснялся, но решил вести себя повежливее. На женщине за прилавком я увидел фартук. Она сняла очки и поправила оранжево-рыжие волосы.

– Мадам, я надеялся, что вы сможете мне помочь, – сказал я. – Я ищу девушку, которая здесь работает.

– Кого?

– Ту девушку, которая шьет платья за машинкой у окна.

– Не понимаю, о ком вы. Здесь только я и месье Фурнье. Других работников нет.

– Но я видел ее. А потом мы пили чай у нее дома.

Я хотел было рассказать, как выглядела Клемане, но потом подумал, что не стоит описывать ее какой-то рыжеволосой старухе, которая отрицает сам факт существования девушки.

– Простите, – сказала женщина. – Наверное, вы что-то перепутали.

– Ее зовут Клемане, – настаивал я. – Вам это имя о чем-нибудь говорит?

– Боюсь, что нет. Извините, месье, мы закрываемся. Всего доброго.

За окном уже темнело, и я понял, что провел на улице почти целый день. В таком возрасте у тебя не болят ноги, ты не хватаешься за спину и не стонешь, как обычно делает Джамаль после долгого дня у фритюрницы. Но в тот момент я почувствовал странную усталость. Я едва шевелил ногами, пытаясь сообразить, до какой станции метро идти ближе. Наверное, «Эколь Милитер». С другой стороны, если я сяду на «Бир-Акем», то по Шестой линии доеду как раз до «Площади Италии». Что ж, решено. Таким образом мой путь пролегал через ту самую крошечную улочку – называлась она рю Юмбло – с чуть обшарпанной темно-бордовой дверью.

Я поднял глаза и увидел свет в окнах: может, одно из них – ее? Потом вспомнил, что квартира Клемане располагалась в глубине двора и окон на улицу в ней не было. Я посмотрел на кнопки домофона возле закрытой двери. Сколько четырехзначных комбинаций получится из цифр 0–9? Наверное, есть какая-нибудь формула, чтобы это рассчитать.

Шанс подобрать правильную комбинацию – ничтожный. В моем изможденном сознании данная вероятность равнялась моим шансам открыть двери, ведущие к счастливой жизни; двери, которые до сих пор каждый раз оказывались запертыми; двери, которые вели к девушке, спускавшейся по ступенькам станции метро «Сталинград», и, возможно, чему-то большему.

Когда я нажал четыре цифры наугад, я чувствовал скорее злость, чем досаду. Вдруг через металлическую сетку я услышал женский голос:

– Да?

– Здравствуйте, – кое-как выдавил я в ответ.

– Кто это?

– Это Тарик.

На другом конце замолчали. Мне показалось, я слышу чей-то плач.

– Можно мне зайти? – спросил наконец я.

– Не сегодня.

– А в другой раз?

Снова молчание.

– Вы еще там?

– Во вторник, – ответила девушка.

– Во сколько?

– В то же время. В шесть.

Глава 14 Бельвиль

Узнав о последнем повороте в истории Матильды, я пришла в ужас. Невероятно, что в комментариях к аудиофайлу архивисты Центра не оставили никакого предупреждения. В первую неделю работы, когда я практически полностью отождествляла себя с Матильдой, я бы, может, и простила ей подобную жестокость. Но только не теперь. Последние несколько недель я зачитывалась историей Сопротивления и женщин-агентов и знала, что многие из них погибли в лагерях смерти, где их пытали и чаще всего – до смерти. Это знание придало мне твердости.

На следующий день я получила письмо от Лео Буша: директор Центра писал, что с моими документами все в порядке. Он связался с Матильдой, и та, похоже, с радостью согласилась встретиться с американской исследовательницей. Буш, однако, заметил, что Матильда плохо себя чувствует и, вероятно, пошла нам навстречу скорее из желания хоть с кем-то пообщаться, нежели что-то добавить к своей истории. Они созванивались по телефону, и, по словам директора, он с трудом понимал, свою собеседницу. Тем не менее quand même, Буш пожелал мне удачи.