Парижское эхо

В ответ на другой е-мейл директор прислал мне адрес дома, в котором Матильда выросла, поэтому следующим утром я спустилась в метро и доехала до станции «Бельвиль». Выйдя на бульваре, я сразу заметила старую линию города. Я шагала вверх по холму, где когда-то тянулась канатная дорога, соединявшая высокий Бельвиль с площадью Республики – настоящим Парижем. Минуя китайские рестораны, дешевые супермаркеты и стены, раскрашенные граффити, я пыталась представить себе это место во времена Матильды: никаких автомобилей, только лошадиные повозки; пешеходы – коренные парижане и несколько семей армянских эмигрантов. Пока родители трудились на ближайших фабриках, их босоногие дети играли на тротуарах. Мне было очень трудно вообразить период, который прежде я видела только в фильмах про Эдит Пиаф.

Плавно завернув, я наконец вышла к нужной улице, рю де Курон, и тут моему воображению стало полегче. Здание вовсе не походило на типичные парижские трущобы, напротив, оно показалось мне элегантным, хотя и скромным. Я достаточно знала о жизни своей подопечной, чтобы представить себе, как она открывает парадную дверь и с угрюмым видом заходит в подъезд после долгого рабочего дня, как поднимается наверх, минуя пожилую мадам Готье и ее кошку, как вдыхает запах тушеного мяса, которое в тот день сумел раздобыть на бойне ее отец.

Я еще долго стояла напротив дома Матильды. Удивительно, однако мне совсем не хотелось войти внутрь, не хотелось и дальше ворошить эту историю. Может, только ради ее сестер. Интересно, что в конце концов они думали о своем детстве? Понимали ли они, насколько им повезло вырасти в собственной квартире и с двумя живыми родителями, когда столько их сверстников потеряли отцов на Западном фронте? Мечтали ли они вырваться из ненавистной бедности? Найти «любовь» и «убежать»? Пока не появился Арман, единственным мужчиной, кроме отца, игравшим в их жизни хоть какую-то роль, был Джин – парнишка родом откуда-то из французских Альп, который разносил воду по восемнадцати квартирам, располагавшимся вокруг фонтана во внутреннем дворе. По словам Матильды, альпийские мальчики считались очень выносливыми, потому что с раннего детства привыкали таскать на плечах бидоны с молоком. Сестры всегда любили обсуждать крепыша Джина. В конце концов только Элоди остепенилась и переехала в пригород. Луиза продолжала лечиться от одиночества, а Матильда пыталась воплотить в жизнь мечту о чем-то большем, пока эту самую мечту у нее не украли. Все трое жили, словно насекомые под камнем, и, казалось, совершенно не задумывались об особенностях собственного положения.

Пытаясь представить эти мысли в письменной форме, я поняла, что слово «любовь» придется взять в кавычки. Не знаю, что тому причиной: профессионализм, не позволяющий недооценивать роль работы в жизни женщины, или же нарастающее убеждение в том, что любовь недостаточно реальна, чтобы построить на ней целую жизнь.