Парижское эхо

На следующий день Ханна захотела послушать запись с моего телефона. Мы устроились в гостиной. Время от времени я нажимал на паузу и перематывал назад, чтобы убедить Ханну, что мы все правильно поняли, или потому что с первого раза я не все расслышал.

Наконец мы добрались до того места, где Матильда рассказывала про своего парня Армана и женщину, с которой тот состоял в какой-то ячейке Сопротивления. Звали ее Симоной. Я начал переводить, и вот что у меня получалось: «Я с ума сходила только от одной мысли, что эта шлюха сосет ему член. А член у него был замечательный: твердый и такой приятный на вкус. Но только мне разрешалось его сосать и ласкать ему яйца. Он плакал от удовольствия. Когда я наклонялась, он вылизывал мне…»

– Боже мой, Тарик. Остановись. Она и правда все это сказала?

– Да.

Ханна побагровела от стыда.

– Наверное, она просто ревновала, – сказал я.

– Что-то вроде того! – Моя хозяйка расхохоталась.

Я продолжил:

– Не знаю, может, «член» – не самое удачное слово. Например, у нас дома говорят «зиб».

– Да, пожалуй, ты прав. Там еще много?

– Прилично.

Мне оставалось только надеяться, что в телефоне в какой-то момент закончится память. С этой мыслью я снова включил запись. Матильда говорила: «По ночам я лежала в постели и представляла ее…» Я снова нажал на паузу и сказал:

– Не уверен насчет последнего слова.

– Какого? Я не расслышала.

– «Chatte»[48]. – Ну и ну. Может, в твоем языке найдется что-то более подходящее?

– Что ж. Пожалуй, можно заменить на «кук».

Я продолжил: «…ее гнилой волосатый кук… и как он трахал ее в…»

– Тут, наверное, придется так и сказать: chatte. Ну, или снова кук.

Прослушав еще немного, я вновь остановился.

– Боюсь, дальше – одни грубости.

– Например? Обрисуй в общих чертах.

– Думаю, что в книге такое писать нельзя.

– Даже если так, мне не хочется быть ханжой.

Меня потихоньку прошибал пот.

– Ну, сначала она говорит про груди Симоны. А потом про ее… заднюю часть. Она постоянно сравнивает ее со свиньей и называет merde[49], и еще… хм… честно говоря, я и сам не все понимаю.

Неправда. На самом деле я все прекрасно понимал, просто не хотел переводить. Старушка Матильда была не слишком высокого мнения о Симоне. В каком-то смысле я даже восхищался ее страстью, и все же иногда она говорила такое. Просто кошмар.

Наконец, Ханна встала из-за стола и объявила:

– Ладно. Думаю, общий смысл мы уловили. Прокрути поближе к концу. Там, где она рассказывает, как сдала Симону в полицию. Кажется, я не все поняла. Зачем она потом опять пошла к полицейским?

Вот она, самая страшная часть. Куда хуже куска про секс и даже того момента, когда Матильда называет Армана «un vrai petit con»[50] (я попытался объяснить Ханне, что слово «сои» в данном случае – не обязательно синоним кука и «chatte», но, вполне возможно, просто «мерзавец»). Мне показалось, что моя хозяйка переживала за репутацию Матильды, почему-то она ей очень нравилась. Разумеется, не потому что та была хорошим человеком. Нет, Ханна воспринимала ее как редкую находку, что-то вроде ценного образца. А может, все сводилось к тому, что она – женщина, а женщинам всегда живется нелегко. Отыскав нужный момент, я снова включил запись: «Оказалось, полицейские заплатили мне не все. По правилам, мне полагалось больше денег. Маршал Петен в то время часто обращался к народу и просил каждого, даже школьников, сразу обо всем докладывать. Но я понятия не имела, что мне причитались какие-то деньги. А потом пришла на фабрику, стала обсуждать с другими девочками, и те сказали, что в полиции меня надули».

– Неужели это все? – удивилась Ханна.

– Пока нет.

Нужный фрагмент нашелся в самом конце. К тому моменту Матильда уже порядком выдохлась и начала хрипеть, однако речь ее по-прежнему звучала достаточно внятно. Она сказала:

– С тех пор всякий раз, как я сдавала кого-нибудь в полицию, я первым делом внимательно пересчитывала деньги.

Ханна попросила меня выключить запись, ушла к себе в комнату и закрыла дверь.

В назначенный день я стоял у подъезда Клемане. Беда была в том, что я по-прежнему не знал кода, и надеяться, что я снова подберу четыре правильные цифры наугад, было глупо. Прогуливаясь по мощеной улице, я рассматривал фасад дома, ожидая увидеть какой-то знак или сигнальный огонек, хотя прекрасно отдавал себе отчет, что окна девушки выходят во внутренний двор и ждать мне нечего. Нащупав в кармане пакетик превосходной травки Джамаля, я в очередной раз пожалел, что при мне нет моей любимой себси — маленькой трубочки, через которую я обычно курил дома в Марокко. Я скрутил косяк и по-быстрому его спалил – благо на мощеной улице не было ни души, и никто бы ничего не унюхал.