Парижское эхо

– Я не просила денег. Когда я пришла в полицию, они велели мне подписать какую-то бумагу, а потом выдали конверт.

– Что вы сделали с деньгами?

– Купила Луизе шляпку. Еще часть отдала матери на продукты. А остаток перевела Французской ассоциации ветеранов. Они ведь оплатили нам отпуск, когда я была маленькой. На море.

– Очень благородно с вашей стороны, – подытожила я, обрадовавшись, что в конечном счете мы расстаемся на достойной ноте.

В ответ Матильда только фыркнула.

Я пожала ей руку, и мы наконец попрощались. На лестничной площадке я вдруг поняла, что не могу пошевелить левой ногой.

– Я застряла! – воскликнула я.

– Что такое? – перепугался Тарик.

Несколько секунд спустя моя нога все-таки оторвалась от ковролина. Оказалось, что, пока мы ждали лифта, я вляпалась ботинком в кусок жвачки.

Из подъезда мы вышли в теплый весенний вечер.

– До чего же похабная старушенция, – заметил Тарик.

– Кое-что я так и не разобрала.

– Я тоже. – Парень кивнул и, когда мы завернули в сторону метро, добавил: – Не переживай. Все тут.

– В каком смысле?

– Я все записал на телефон.

Глава 15 Площадь Фет

Накануне нашей встречи с Клемане я так разволновался, что совсем не спал, да и вообще толком делать ничего не мог. Правда, мне удалось поговорить с Хасимом, и я объяснил ему, что больше на работу не приду. Сначала он на меня кричал, но потом успокоился.

– На что же ты будешь жить?

– Я отложил немного денег. Думаю, что скоро поеду домой.

– Ладно, мальчик мой. Если надумаешь вернуться в Париж, ты знаешь, где нас искать. Джамаль передает тебе привет.

– И ему тоже привет.

В конечном счете Хасим оказался не таким уж плохим парнем. Он, конечно, боялся властей, но это потому, что его бизнес был не совсем легальным – наверное, он не платил каких-то налогов. Но в остальном он вел себя как самый настоящий законопослушный гражданин, который просто надеется, что рано или поздно от него все отстанут. Тем временем от Джамаля мне остался приличный запас травки: одной крошечной порции мне хватало, чтобы хорошенько накуриться часа на три. Пока я размышлял, чем бы занять свободное время до вторника, Ханна вдруг попросила меня помочь: она хотела, чтобы мы вместе съездили к какой-то старухе по имени Матильда.

Она жила в отличном районе. Ехать туда нам предстояло по Седьмой добавочной, на которой я, к слову, давно мечтал прокатиться. Честно говоря, опыт оказался не слишком приятным. В грязных вагонах стояли оранжевые сиденья, и никто не объявлял названия станций, поэтому все время приходилось быть начеку. На нашей остановке, на «Площади Фет», все оказалось таким же оранжевым, даже лавочки – по крайней мере те, на которых не валялись спящие clochards, то есть бомжи. По словам Виктора Гюго, так их прозвали за то, что когда-то они побирались на рынке в Ле-Аль: они приходили туда к самому закрытию, когда уже раздавался звон колокола (по-французски – «cloche»), и выпрашивали у торговцев еду, которую те не сумели продать и собирались выкинуть. Ну и ну. Кажется, я действительно начинал что-то узнавать про Париж. При случае смогу рассказать отцу какой-нибудь интересный факт из истории.

В любом случае мы приехали и вышли из метро на площадь. Там было все необходимое: несколько панельных башен, лавочки со всякой дешевой всячиной, огромный «Монопри» и какая-то забегаловка с бургерами. Не хватало, пожалуй, только «Фланча». Лифт в подъезде ехал очень быстро, а из квартиры открывался потрясающий вид на город.

Ханна в тот день была слегка не в себе. Я заметил, как она порылась в сумке и вытащила оттуда таблетку, а когда мы зашли в цветочный магазин, проглотила ее, запив из маленькой бутылки «Виттель». Я решил, что лучше ни о чем не спрашивать. Однажды при похожих обстоятельствах я спросил свою мачеху, все ли с ней в порядке, и в ответ получил двадцатиминутную лекцию о том, почему нельзя лезть в чужие дела.

На Ханну было больно смотреть. Словно она вела какую-то викторину на телевидении, но старушка не желала играть по правилам. Она просто говорила. Когда я заметил, что моя хозяйка с трудом поспевает за ее рассказом, я включил на телефоне запись. Ханна пыталась выбить из старухи ответы по существу, но та гнула свое. Думаю, Ханне хотелось услышать какое-то взвешенное мнение относительно прошлого в целом, но Матильда не видела общей картины: только отдельные поступки, которые она совершала изо дня в день. Вряд ли она делала это нарочно, скорее по незнанию. Она и в школу наверняка не ходила. А если и ходила, то очень давно и теперь уж точно обо всем позабыла.

И вот еще что: в речи Матильды то и дело проскакивали мерзкие словечки. Наверное, когда стареешь, тебе становится наплевать на чувства окружающих. А возможно, она просто тронулась умом – в ее возрасте это не редкость. К счастью, Ханна не обращала на грубость Матильды внимания. Не знаю, как по мне, она совсем неплохо устроилась: месье Рашид приносил ей продукты, в клетке щебетала птица, а в гостиной напротив кресла стоял телевизор. Если так выглядит старость, я ничего не имею против старости.