Парк-авеню, 79 (ЛП)

– Ты был хорош. Просто великолепен!

– Спасибо, но не надо мне льстить. Со своей задачей я справился неважно.

В разговор вступил еще один голос:

– Ну-ну, не скромничай.

Мы в изумлении посмотрели на дверь, я вскочил:

– Шеф!

В комнату, улыбаясь, вошел Старик.

– Ты выглядел отлично!

Джоэл и Алекс обменялись взглядами. Более высокой похвалы никто никогда от Старика не слыхал.

– Спасибо, сэр, за...

Он остановил меня жестом руки.

– Не торопись благодарить, процесс продолжается. Вито еще не использовал свой шанс. Мы победим только тогда, когда присяжные вынесут приговор.

Я подал Старику стул, и он осторожно присел. Это было его первое появление на службе после операции.

Джоэл быстро сориентировался:

– Вы прекрасно выглядите, сэр.

Я бросил на него быстрый взгляд. Лихо же он вошел в привычную колею! Впрочем, Джоэл всегда умел лебезить перед начальством. Старик воспринял его слова как должное.

– Я и чувствую себя прекрасно.

Он вынул пачку и небрежно сунул в рот сигарету. Алекс чуть не сломал палец, пытаясь опередить Джоэла и первым поднести шефу огонь.

Я усмехнулся. Все вернулось на круги своя, и эти двое уже забыли обо мне. От выпитого виски стало спокойно и тепло. Старик посмотрел на меня:

– Как думаешь, что собирается предпринять Вито?

– Не знаю, сэр.

– И я не знаю, но мне он сегодня не понравился. Уж очень спокоен.

Джоэл немедленно подал голос:

– Вито всегда спокоен.

Старик бросил на него испепеляющий взгляд:

– За двадцать лет моего знакомства с Генри Вито я хорошо изучил его повадки и сейчас могу сказать совершенно точно: у него припасена какая-то пакость.

Он жадно затянулся:

– Я бы с удовольствием разрешил вырезать мне еще один аппендикс, лишь бы узнать этот козырь.

Мы молча посидели, пытаясь сообразить, какой ход просмотрели. В конце концов Старик встал.

– Ладно, все равно ждать осталось недолго. Я думаю, завтра утром он нам врежет.

Джоэл спросил:

– Почему вы так думаете, сэр?

Старик молча пошел к двери и лишь на пороге обернулся.

– Вито не вызвал на завтра ни одного свидетеля. Ни единого.

Мы открыли от изумления рты, а Старик хитро блеснул глазами:

– Если бы, ребята, хоть один из вас знал свое дело, он не ушел бы из зала, не проверив планов защиты на следующий день.

И вышел в коридор.

Джоэлу удалось выразить наше общее невольное восхищение. Он с нежностью сказал:

– Вот сукин сын! Хоть и старый хрен, а любому молодому даст сто очков вперед.

* * *

В этот вечер я засиделся в кабинете до одиннадцати часов вечера. Еще раз просмотрел все материалы дела, проверил досье на возможных свидетелей защиты, вспомнил вопросы, которые Вито задавал свидетелям обвинения. Нигде ни малейшего намека на избранную им стратегию защиты. Наконец я надел шляпу, пальто и, заперев кабинет, вышел на улицу.

Спать не хотелось, но тяжелая голова соображала туго. Я решил немного проветриться на холодном воздухе и пешком направился в сторону Бродвея. В этой его части было темно и пустынно. Далеко впереди сквозь туманную мглу мигали щедрые огни Таймс-сквер, а здесь мрачно чернели немые громады заснувших офисов и банков. В нескольких окнах горел свет – там работали уборщики.

Сырой ветер пробирал до костей, поэтому пришлось поднять воротник пальто и прибавить шагу. Я прошел почти четыре квартала, когда заметил медленно ехавший за мной автомобиль. Лицо водителя было неразличимо в темноте. У следующего перекрестка машина обогнала меня и резко вывернула на тротуар. Чертыхаясь, я отскочил в сторону. Из машины послышался знакомый смех.

Я открыл переднюю дверцу – за рулем сидела Мария. В тусклом свете блеснули ее зубы, хрипловатый голос неуверенно дрогнул:

– Привет, Майк.

У меня екнуло сердце:

– Мария!

– Садись. Подвезу...

Поколебавшись пару секунд, я втиснулся в кабину. Она нажала на педаль, и машина рванулась вперед.

От этой женщины нельзя было оторвать глаз. Боже, как она прекрасна!

Мы остановились у следующего светофора, и Мария повернулась ко мне:

– Поздновато ты уходишь с работы. Я с шести часов жду тебя на улице.

Я усмехнулся:

– Откуда такое терпение? Если бы предупредила меня, не потеряла бы столько времени.

Она тронула машину с места и повела ее легко, со свойственной ей небрежной уверенностью.

– Ха-ха! Посмотрите на этого человека: он сошел с ума!

Я закурил. При вспышке спички ее волосы показались мне совсем белыми. Мария тихо улыбалась, а немного погодя, сказала:

– Майк, сегодня ты был неотразим!

Это прозвучало так искренне, будто судили не ее, а кого-то другого.

– Спасибо.

Она свернула в переулок, подрулила к тротуару и выключила зажигание. Потом достала из сумочки сигарету.

– Сколько лет, сколько зим, Майк.

– Помнится, я уже слышал эти слова.

Я поднес ей зажженную спичку и в дрожащем свете увидел ее глаза. В них мелькнула боль. Неужели она настолько ранима? Вот уж никогда бы не подумал.

Мария накрыла узенькой ладонью мою руку и мягко проговорила:

– Хватит воевать, Майк.

– Что значит – хватит? А чем мы, по-твоему, будем заниматься в суде? В игрушки играть? Нет уж, мы будем воевать до победы.

– Но война в суде не затрагивает наших с тобой отношений. Разве не так?