Парни нашего двора

— Стихи сочиняешь? — В землянку вошел Сергей, отряхнул шапкой снег с полушубка и валенок. — Нет, говоришь? — продолжал он, присаживаясь к железной печурке.

По голосу я понял — дурное настроение у Сергея.

— Что, опять неудача?

— Точно так, — отвечает Серега. — Разве иголку в копне сена отыщешь? Но на войне всякое чудо бывает. Приснилось мне как-то, будто убили меня. А на утро — в разведку боем. Я добровольно напрашиваюсь, но дефект обнаружили, ремонт требуется. Ушли ребята и сгорели вместе с машиной…

— Обожди, Сергей, — перебил я его. — Ведь бой зависит от тебя.

— Все это так. Да когда душа не спокойна — и руки не те, и глаз не тот, и голова другая. Не верил я отродясь в приметы да сны, а тут вдруг верить стал. Черт-те что на душе творится. А может, чует сердце — конец войне и тебе конец. А умирать не хочется. Посмотреть бы, что после войны будет, за что мы голов своих не жалеем и вражьи дырявим.

— После войны, Серега, не жизнь, а рай будет. Правда, потрудиться придется, а потом… Ты знаешь, что потом?

— Что? — Сергей лег на нары навзничь, руки под голову заложил.

— Коммунизм будет!

— Хорошее слово.

Скрипнула дверь, смотрим — Евгений Александрович.

— Старшина не возвращался? — спросил он, присаживаясь на нары у печки.

— Нет, товарищ подполковник, — ответил Скалов и поднялся. — Застрял где-то Иван. А что, скоро выступать?

— Многое знать будешь… — начал было Стрельцов, но Скалов перебил его:

— Война всех нас старит и делает мудрее. Я к тому, Евгений Александрович… О наступлении слухи ходят.

Подполковник сбросил с плеч шинель, надетую внакидку — видно, жарко у нас в землянке показалось. А Сергей продолжал:

— Говорили, что в конце месяца генеральное наступление предполагалось. А выходит, начнем не сегодня-завтра. Союзников Гитлер жмет так, что Черчилль к Сталину обратился: ради бога, молит, помоги, ударь с востока. Сталин, говорят, согласился?

— Не знаю, Сергей.

— Откуда же солдаты знают? В банях моют, белье чистое выдают, письма, говорят, пишите. Боекомплект полностью снаряжают, энзэ и прочее. Политруки беседуют, что, мол, союзникам помогать надо. И вы вот о старшине беспокоитесь.

— Ну, солдатам лучше знать. — Стрельцов улыбнулся, славно хотел сказать: ну и дотошными вы стали.

— Разрешите войти?

— Старшина! Легок на помине. Входи, входи.

Иван грузно шагнул через порог. Лицо землистое, глаза, что яичные желтки. Покачиваясь, подошел к нарам, бросил в угол тяжелый вещевой мешок, сел и опустил голову.

— Что с тобой, Иван? — Стрельцов положил руку на плечо старшины. — Беда?

— Хуже быть не могет…

Позднее старшина рассказывал:

— Добрался до райцентра на попутных, пытаю, как в Гречановку подъехать. Люди глядят на меня, головами качают, словно я с того света возвернулся или с ума спятил. Направился я в Совет. «Дайте, — говорю, — подводу в Гречановку, с фронта на два дня отпустили». — «Садись, — говорят, — солдат. Подвода будет. А что тебе в Гречановке?» — «Как что? — отвечаю. — Там жена Марина, дочка Оксана. С сорокового не виделся и вестей не получал»… Подошел тут сам председатель Совета. Нашенский. Руку подал и не выпускает, а сам в глаза глядит. «Нету, — говорит, — Гречановки. Немцы спалили. Марину твою с Оксаной в Германию угнали. А мать… Вступилась старая за внучку. У живой Оксану они взять не смогли». Выпустил председатель мою руку. Я встал и пошел, не сказавши ни прощай, ни до свидания. Приехал на место, где село стояло… Трубы печные и те порушили. Набрал я золы… — старшина рывком подтянул вещмешок.

Мы молча стояли вокруг. Чем его можно утешить?

Скалов глянул просяще на командира бригады и тот понял.

— Завтра, старшина, выступаем.

— Больше для меня ничего не треба, други вы мои дорогие.

* * *

Мы шли вперед, под нами гудела родная земля, над нами пело теперь уже навсегда наше небо.

Часть II

Глава первая

Темная мартовская ночь. С севера дует низовой сырой ветер. Наволочь. Ни единой звездочки на небе. Даже луна и та упряталась бог весть куда. Кажется, тучи, чтобы не рухнуть, держатся на орудийных стволах танков засады. Время как будто остановилось. Томительно. Вкрадывается сомнение: а вдруг…

Послышался гул моторов. Враг приближался осторожно, с погашенными фарами. Изредка вспыхивали подфарники и тотчас гасли: прощупал сажень-другую дороги и снова вслепую вперед.

Бесшумно опустились крышки люков у наших машин. Командиры прильнули к прицелам, снаряды давно в казенниках. Гвардейцы, еле удерживая себя от соблазна ударить, ждали, когда головной танк врага поравняется с нашей замыкающей засаду машиной.

Гитлеровские танки, натужно ревя моторами, вытягивались на шоссе. Долго. Очень долго. На броне — автоматчики, отчего танки походят на гигантских ежей. Ох и урчат эти ежи, словно из последних силенок выбиваются.