Пароход Бабелон

– А во так! – и ладонью сверху о кулак хлопнул, и еще разок.

Тихон поискал взглядом голубятню и под пристальными взглядами пережидавших дождь пошел полюбопытствовать.

Голубятня была из кирпича, давно беленная, с облупившимися фальшколоннами по бокам арочной двери и с ажурным деревянным фонариком на крыше, из которого голуби и вылетали. Несмотря на хлябь и сгущающиеся сумерки, Тихон, единственный из всех, заметил в металлической двери голубятни зазубренные пулевые отверстия.

Вокруг трех длинных корытец-кормушек лежали разноцветные птичьи головы, крылья и тушки; лиловые внутренности и красные лапки были вмазаны в помет. Также в помет были вмазаны разноцветные ленточки.

Два южных окна разбиты, и в них сейчас хлестал дождь. Бочка с растворенным в воде пометом опрокинута. Набухшие фанерные вставки с северной и восточной сторон проломлены посередине. Отделение для голубиного молодняка рухнуло, как от бомбового удара.

Прилетные доски лежали косым крестом на полу.

За сеткой на полочках и жердочках, сжавшись, сидели уцелевшие птицы. И вид у них был такой, что им не только в небо больше не подняться, но и не выжить в ближайшие часы.

– Помрешь тут с вами, – сказал Тихон, когда комиссар незаметно подошел к нему.

– Ну и как тебе эти гули?

– Были кувыркучие да хлопучие. Во-первах, должо́н тебе сообщить, Ефимыч, что голубь сей как есть не германский, больно он простодушный, голубь сей. Во-вторах, бесчурно он дорогой. Вот, думаю, доче́ря управляющего и кинулась отцову птичку-то от Игнашки и Кузьмы спасать. А те на нее, а за нее наш лях с булавкой, ядрач хренов, а за них двоих, поперек Игнашки и Кузьмы, тёта встала… Дура круглая… Вот они ее, тёту эту, и под голу жопу… А третий, тот к собачьей свадьбе сдуру пристроился.

– Могло быть и так, – подвел черту комиссар, дабы избежать тех излишних натуралистических подробностей, на которые был способен его ординарец.

– Из винта еншо палили. Наши…

– Это я слышал. По «халлерчику» палили, а тот шанькиным телефонистом прикрывался.

– И не попали в него, Ефимыч, токмо с самогона дурного, в изобилии принятого. Шо им твой тефонист?.. С Шаньки-то хоть толк есть, табачком душу отогреет.

– А ты вообще-то чего сюда прибежал?

– А то и прибег, шоб с тобою вместе утечь, потому как ты тяперяча наштадиву нашему будешь поперек горла персона. Охоту на тебя объявит, сердцем чую. Распинать тя будет, царская держава, на таком вот кресте, – Тихон показал на «прилетные доски».

– Это за что ж? – обиделся комиссар.

– Да ты как дите мамино!.. За Кузьку, тобою зарезанного! Так шо тикаем немедля, комиссар, шоб худого боле не вышло. Схороню тебя на время, пересидишь-перетерпишь, а там развиднеется. Шо стоишь? Христорадить тебя, шо ли?

И пошел к северному проему. Доразрушил набухший фанерный лист двумя ударами ноги, отбросил щепу, оглянулся по сторонам и пролез в дыру. С той стороны голубятни никто их не увидит.

Комиссар потоптался на месте, взвесил сказанное ординарцем – и за ним.

Они бежали вниз меж деревьев. Комиссар несколько раз падал в пузырящийся глиняный поток. Поправлял черную от черной земли повязку.

Вдруг Тихон остановился, прислушался, поднес палец к губам. Схватил комиссара – и за дерево.

Как только Матвейка пронесся мимо, Тихон вышел из засады.

– Эй, кум, ты куда так фитюлишь? – и когда Матвейка резко развернулся, ткнул концом нагайки в его грудь.

– Ща те столкую! – Матвейка, сохранив не без труда равновесие, захватил черную нагайку Тихона и резко рванул на себя, но тут чуть было сам не поехал вниз.

Тогда Тихон свободной рукой схватил Матвейкино добро и безжалостно сжал его.

Метвейка перестал дышать. И сделал такие глаза, будто только что получил от противника непредвиденную газовою атаку.

– А ну, вернулся в свои окопы! – Тихон отпустил Матвейкино богатство. – А то напужал чесноком из легких. Слухай меня, кум, поворачиваешь в сей миг оглобли и ползешь вверх, не то зарублю рукописно, мамка с тятькой не узнают.

Матвейка, не меняя взгляда выпученных глаз, начал часто-часто дышать, хватая нижней губой по полкапельки дождя, а потом полез наверх, предоставляя комиссару и Тихону полюбоваться его красным задом с черными кожаными вставками.

– Подписал, мартышка, картинку задницей.

Когда Матвейка скрылся на бугре за деревьями, комиссар с Тихоном снова помчались вниз.

Правда, Тихон несколько раз еще останавливался и внимательно прислушивался, после чего догонял комиссара.

Возле бревен, аккуратно сложенных пирамидой, дорожка внезапно оборвалась, а затем разбежалась на две маленькие.

– И-эх, комиссар, думал определить тебя в трактирном погребке в опасной близости к окорокам и горилке. Но хорошая мысля́ пришла, грех не воспользоваться божьим указанием. Загребаем влево.

На дворе перед восточной пристройкой, которая по архитектурному замыслу в точности повторяла западную, они увидели Белоцерковского.

– От цапля!.. Через плесень к Богу пробивается, – сказал Тихон, скатываясь вниз к Родиону Аркадьевичу.