Пароль: я – Грех

От её голоса к груди подкатил тугой ком, когда-то он вызывал у меня слёзы. Но это было давно! Мой голос был лишён эмоций.

– У меня всё хорошо, не болею, помощь не нужна. А насчет увидеться… это лишнее. У тебя своя семья, жизнь… Не стоит утруждать себя.

Мать всхлипнула.

– Сыно-ок, любимый мой! Прости меня, я ж уже сотни раз винилась перед тобой и Юрой! Хожу в церковь и молюсь за вас! Нет мне жизни без прощения!

Я почувствовал, что во мне закипает злость.

– Прощенья хочешь?! – Я смахнул рукой выступившую слезу: – В церкви молишься за нас?! Не за нас ты молишься! Грехи свои замолить пытаешься. Пусть Боженька и прощает.

Я оборвал сигнал телефона. Осознав, что шевелю желваками, попытался успокоиться. Надо было подумать о чём-то хорошем, радостном. Но ничего не мог с собой поделать, ненависть и злость держали меня мёртвой хваткой. Мои мысли поглощала жажда мести, не физической расправы, а душевной. Я хотел, чтобы она испытала, что такое подлость, предательство, измена! Чтобы прочувствовала до глубины души всё, что пережили мы с отцом! И в конце концов осознала, кто она есть в этом мире, а осознав, померла бы от такого стыда! Как пережил своё горе отец, я помню. – Мой милый папуля! Я тебя люблю! – Думая о родном человеке, я почти успокоился. Занятый своими мыслями, я вздрогнул от телефонного звонка. Первая мысль – она! Но на поверку оказалось – звонивший не определен. Подобные безликие звонки раздражают. В таких случаях я включаю запись – вдруг по работе. В трубке раздался приятный баритон.

– Здравствуйте, я могу услышать Григория Юрьевича?

Мне не понравилось, что звонивший не представился. Поздоровавшись и назвавшись, поинтересовался, как зовут интересующегося мной.

Баритон перестал быть приятным.

– Разрешите остаться неизвестным. Были времена, когда меценаты предпочитали не распространяться о своей добродетели. Позвольте и мне, совершая благородный поступок, пребывать в тени. – Я подошёл к своему дому и остановился у подъезда. – А суть поступка: уберечь вас от необдуманных действий. Речь идёт о встрече Волкова и немецкого бизнесмена, на которой предполагается ваше присутствие. Смею заверить, быть фигурантом в этом деле для вашего здоровья категорически противопоказано. Если примете правильное решение, то и телом, и духом будете здоровы. Я намекаю и о финансовой стороне вопроса. Сумма, которую вам обещал Волков, будет выплачена мной. В случае вашего согласия вы завтра же получите сто тысяч евро. Понимаю, у вас может возникнуть мысль: а не проще ли этому добряку избавиться от меня? За себя не беспокойтесь, такой специалист, как вы, мне будет нужен. Слово за вами!

Мне чудилось, что неизвестный добряк смотрит мне в спину. Я ощутил, как под плащом рубашка прилипла к телу.

– Вы очень убедительны. Я согласен.

Голос доброжелателя смягчился.

– Вот и чудненько! Надеюсь, ваш друг со смешным носом тоже не объявится?! Завтра я перезвоню по оплате…

Попав в квартиру, я быстро поужинал и завалился в кровать. Цыгану решил не перезванивать, не было настроения. Да и устал – насыщенный выдался денёк.

19

Мне снилась всё та же рыжая, соблазнительная красавица. Она, как и прежде, манила меня пальчиком, но я лишь тянул к ней руки и не мог двинуться с места. Ноги увязли, словно в битуме. Я дергал то одной ногой, то другой, но тщетно. Мученья прекратились одновременно с мелодией телефона. Не размыкая глаз, приложил трубку к уху.

– Да-а!

– Привет, Грех! Ты дома?

Я узнал цыгана.

– Да, дома, что звонишь в такую рань?

Друг не унимался.

– Ты что, какая рань? Уже около десяти! Я у твоего подъезда, жму на кнопку, ты не открываешь. Ты точно дома?

Я потянулся спросонья.

– Точно, точно. Сейчас открою.

Натянув джинсы, я поспешил запустить томящегося на улице Алексея.

Лёха живо прошёл на кухню, включил чайник и заглянул в холодильник. Выудил из него кусок колбасы и шмат сала. Пристроившись у кухонной столешницы рядом с мойкой, стал делать мясную нарезку.

– Давай, Грех, быстро пожрём и за бабульками в контору, я чую, они нас уже ждут не дождутся.

Я сел за стол.

– Боюсь, ты рано собрался за денежками…

Цыган достал булку хлеба и принялся её кромсать.

– А зачем ждать до после обеда? Вот увидишь, отдадут, как только приедем. Ну, если чё, перекинемся в картишки, стулья же у них, наверное, есть в этой их бугал… бухал… – ну, где бабульки выдают.

Я включил диктофон на воспроизведение. Слушая, цыган медленно разворачивался, я увидел его лицо и ахнул. Дело было не только в косом взгляде.

– Что с тобой, Лёха?!

Цыган дослушал запись, фальцетом спросил:

– Где?

Я указал пальцем.

– С лицом что опять приключилось? Тебе что, на нём сплошную сливу сделали?

Алексей сел на стул рядом со мной, его глаза дружно смотрели на разделяющую их тёмную переносицу.

– Не – а. Я сменил мазь. Это автозагар! Теперь лицо, как нос. Я просто стал тёмным цыганом.

Я засмеялся.

– Тёмным цыганом ты был всегда. А сейчас ты какой – то негроидный цыган!

Лёха словно пропустил мои слова мимо ушей. Резво встал и начал выкладывать нарезку с разделочной доски на тарелку.