Пароль: я – Грех

Операция Гуна была проста и сложна одновременно. Предполагалось, что инвестиционные платежи при подписании договора должны быть разбиты на два основных этапа. Сначала перечисляется отдельными платежами по пять – десять миллионов, общей суммой в четыреста миллионов долларов. Через три месяца, на втором этапе, Фридрих получает вторую половину от оговорённой основной суммы. И уже через полгода искусственно создаётся кризисная ситуация, для решения которой предполагается запросить у Волкова – старшего ещё четыреста миллионов долларов. Если бы Владимир Александрович начал платить, то жил бы, пока из него вытягивают деньги и ни днем больше. Ко всему прочему для подстраховки Фидрих завербовал человека из Волковской компании, который отслеживал действия обоих братьев. Волкова-младшего мучили сомнения по поводу обещанной уступки немца в восемьдесят миллионов долларов. Он даже не предполагал, что подписанный договор – это его смерть. Тем не менее, брат-предатель планировал подстраховаться с моей помощью. А затем моё пребывание в этом бренном мире предполагалось прекратить…

Я непроизвольно сжал кулаки. Взгляд сфокусировался на коробке.

– Лёх, это бомба, но другого плана!

Цыган отдёрнул руки от стола и присел рядом.

– Ты отвечаешь, Грех?!

Я срезал скотч. Открыв крышку, вытряхнул содержимое на стол.

Это было десять упакованных банком денежных пачек. Банкноты были достоинством по сто евро. Мой друг схватил обеими руками деньги.

– Вот это бабло… бабловее не бывает! Грех, мы богачи!

Цыган аккуратно вернул пачки на стол.

– Давай поделим – и в кабак… Оторвёмся по полной!

Я закрыл пятернёй деньги и грозно посмотрел на друга.

– Никаких «оторвёмся по полной»! Нам крупно не повезло, Алексей! Этот, как ты говоришь, фраерок, хочет, чтобы я ему помог в одном дельце, а потом нас с тобой в расход…

Цыган изменился на глазах. Его эйфория иссякла, он задумался. И через несколько секунд его глаза вновь горели. Он щёлкнул пальцами.

– Так это ж нам прёт, Грех! Он хочет, а мы уже знаем – чё хочет. Мы опять снимем с него бабло, когда поможем, а там сами и грохнем. Я даже плачмассовых цветов куплю за его бабло, ему на могилку.

Вот что у цыгана не отнять – его сложно загнать в тупик, у него всегда найдётся решение, особенно, если это касается денег.

– Ладно, Лёх, что-нибудь придумаем, но убивать этого гада не будем. Хлопотно это, да и грех большой.

Согласно кивнув, цыган немедля разложил пачки денег в две одинаковые стопки. Одну из них пододвинул мне, а из другой взял пачку и, распечатав, стал считать купюры. Я недоумённо смотрел на друга.

– Что ты делаешь? Зачем их пересчитывать?

Не отрывая взгляд от мелькающих в пальцах купюр, цыган хмыкнул.

– А вдруг нас лоханули? И, как говорит моя маман, надо, чтобы бабульки привыкли к рукам, тогда другие бабульки станут липнуть к этим. И просто считать бабло клёво!

21

…Я проснулся от боли. Мало того, что болели голова и рёбра и было тошно, ещё и подсознательно ощущал сильное беспокойство. Что со мной произошло, я не помнил. Осторожно открыл глаза. Так и есть! Мне было о чём беспокоиться… Я лежал одетым на железной кровати на старом матрасе. Боже, где это я?! С трудом приняв сидячее положение, осмотрел помещение. Небольшая комната, без окон, стены кирпичные, пол бетонный. Из мебели лишь кровать и стул. Имелась и дверь, к которой я и побрёл. То, что она оказалась запертой с другой стороны, меня уже не удивило. Я понял: нас с цыганом похитили и пытали. И у меня сотрясение мозга и память вырубило напрочь. Наверное, кто-то хорошо приложился по голове. На всякий случай я постучал в дверь. С другой стороны послышался неясный шум, а затем знакомый голос друга.

– Грех, это ты?

От радости сердце у меня забилось чаще.

– Лёха, ты жив! Я так рад слышать твой голос! Ты в порядке? Ты один?

Опять я сначала услышал какие-то звуки и только потом ответ друга:

– Один я, один, совсем один. Вот только голова раскалывается и наручники не дают встать! Фигово это! Лежу в железе, мыслю о жизни, о любви. Не успел я ещё пожить хорошо, и любить – тоже мало любил…

Я чувствовал, что у меня от жалости к другу готовы были навернуться слёзы.

– Ты, Алексей, крепись, мы ещё живы, а значит, есть шанс!