Пароль не нужен

— Мне не нужны данные о численности ваших дивизий, полков и рот, я знаю это лучше, чем вы. Мне не нужен ваш план Забайкальского укрепрайона. Я знаю все, что происходит у вас в штабе, Василий Константинович. Так вот: когда вас, военного советника, спросит руководство, которое получит наш меморандум с требованиями, пока вам неизвестными, вы должны будете сказать всю правду вашему уважаемому руководству.

— О чем?

— О том, что воевать вам примерно еще года два будет не под силу. Это же, кстати, именно та точка зрения, которую вы недавно высказывали на заседании Совета Министров в Чите. Грубо говоря: посоветуйте своему правительству принять наш меморандум.

— А меморандум ваш будет каков?

— Хочется узнать?

— Очень.

— Закурите?

— Здоровье берегу.

— Разумно.

— Так требования-то каковы? Что вы от нашей делегации потребуете?

— Услуга за услугу, Василий Константинович.

— Э, нет, господин хороший. Я в невыгодном положении. Вы всегда скажете в случае чего, что я достал текст японских требований неофициальным путем и все это ложь, а русские ведут себя провокационно, чтобы сорвать переговоры. Разве нет? Именно так и поступите.

— Зачем вы плохо обо мне думаете, Василий Константинович! Разведчики — обязательные люди.

— Шрамик у вас на роже не от битья?

— Ага... Били... — быстро кивает головой начальник имперской разведки Ицувамо. — По роже. Любит русский народ изящными намеками изъясняться, мочи нет.

— Смешно подметили. А за что лупили?

— За что? — переспрашивает Ицувамо. — За то, что желтый. Я, изволите ли видеть, в течение десяти лет был няней в доме у одного просвещенного российского интеллигента, который сейчас очень знаменит во Владивостоке и поддерживается нами. Так вот от него. За плохую стирку носовых платков для дочки.

Блюхер и начальник имперской разведки молча смотрят друг на друга.

— Крепко нас не любите? — спрашивает Блюхер.

— Вы имеете в виду красных или вообще нацию?

— Так ведь теперь вся нация красная, как ни крути.

— Оттенки пока сохраняются.

— Скоро сойдут.

— Постараемся задержать процесс. Так как же — дружба?

— Не выйдет, няня, — улыбается Блюхер. — Хорошо, что про шрамик свой вовремя рассказал, а то я тебя хотел звездануть промеж глаз. У меня кулак-то, видишь? Потрогай, потрогай, не бойся, чудак.

— Да я вижу. Кулачок весьма тяжел. Всего хорошего, Василий Константинович.

— Пока, — отвечает Блюхер и снова ложится, укрывшись с подбородком. — Спокойной ночи, нянечка. Пистолетик только мой верни, а то воровство это, не солидно.

Ицувамо достает из кармана пистолет, протягивает его Блюхеру.

— Положи на столик, — говорит Василий Константинович и сонно зевает.

Японец кланяется Блюхеру и идет к двери.

— Мне жаль вас, — говорит он, задержавшись. — Вы уже погибли, потому что говорили со мной. А это вам всегда могут поставить в вину. И я эту нашу беседу подтвержу. В том случае, конечно, если вы вдруг не захотите вновь встретиться со мной. Вы приятны мне, Блюхер. Вы — поверьте, — людям моей профессии нельзя ошибаться в диагнозах — станете великим человеком. Но чем больше величие, тем страшнее падение. До свидания. Примите мои извинения.

Трое исчезают, словно и не было их. Свет за собой выключили и дверь замкнули.